Даточные люди

Даточные люди — ратники Русского государства, поставка которых, наряду с городовым, острожным и ямским делом, была одной из наиболее тяжёлых повинностей, ложившихся на крестьянские и посадские общины.

До XVII века даточные люди назывались посошными людьми.

История

Личную повинность отбывали исключительно тяглые люди, так как все служилые люди, московские и городовые, несли военную службу лично и бессрочно, составляя поместную дворянскую конницу с её сотенной организацией.

Даточных людей ставили:

1. крестьяне чёрных волостей, дворцовых сел, церковных и монастырских вотчин;
2. посадские люди;
3. крестьяне поместий и вотчин, владельцами которых являлись вдовы, девки, недоросли, отставные, больные, увечные (если не могли выставить за себя сына или какого-либо родича)
4. лица, занимавшие приказные должности в Москве и в городах и потому не имевшие возможности отправиться в поход.

Освобождались от поставки даточных людей:

1. поместья и вотчины вдов, мужья которых были убиты на войне;
2. поместья и вотчины, крестьянское население которых не превышало десяти человек,
3. отдельные помещики и вотчинники, по разным случайным соображениям, например, «для пожарного разорения», «для бедности», «для сибирской службы» и т. д.; в 1637—1688 годах не брали даточных людей с подмосковных поместий и вотчин.

Особенностями поставки даточных людей являлись подвижность податной единицы, с которой эта повинность отбывалась, и её поразрядный характер.

Податной единицей служило известное количество четвертей пашни, а с конца 1630-х годов — дворов, на каждый отдельный случай особо определявшееся правительством (в начале века даточные люди сбирались с сох), причём крестьяне церковных и монастырских вотчин и чёрных волостей, а также посадские люди отбывали повинность с менее значительного числа дворов, чем крестьяне церковных сел и поместий и вотчин служилых людей, то есть обложены были тяжелее сравнительно с последними.

В даточные люди ставились лица преимущественно средних лет, но не лучшие люди, служившие по выборам в таможенных и кабацких головах или в земских старостах; для службы они должны были являться на сборный пункт в вооружении и с запасами; избиратели давали своим даточным т. н. «подможные деньги» и поручителей в том, что такой-то служить будет, на службе людей не побьёт, грабить и «сильно кормов имать» не станет. Наряду с подмогой от общин даточные люди могли получать и правительственное кормовое и денежное жалованье.

Много хлопот правительству и общинам доставлял сыск беглых даточных людей; ввиду его трудности указными статьями 1681 года было узаконено освобождение, с детьми, от крепостной зависимости тех людей из владельческих крестьян, которые после указного срока сами приходили записываться в Иноземный приказ в Москве или в приказные избы по городам да «про утайку свою на помещиков и на вотчинников и на их приказчиков и крестьян сказывали собою». Ряд принятых правительством мер плохо достигал цели, так как ратная повинность весьма тяжело отзывалась на крестьянском хозяйстве и благосостоянии мелких помещиков, особенно в виду неравномерности её разложения и практических неудобств её отбывания (с мелких владений, которым приходилось складываться).

Даточные люди могли заменяться и денежными сборами:

1. с владений, составлявших лишь дробную часть податной единицы;
2. с перехожих четвертей или дворов;
3. с землевладельцев, у которых даточных людей «против государева указа за безлюдством недостанет»
4. с владений, слишком далеко отстоявших от сборных пунктов или центра военных действий.

В разборных десятнях (1621—1622) иногда встречаются отметки, что с таких-то владений ни даточных людей, ни вместо них деньгами взять невозможно.

Помимо сбора людей известны сборы даточных лошадей, орудий и зелья, имевшие случайный характер.

Заведовал даточными людьми временно существовавший Приказ сбора ратных людей.

См. также

• Рекрутская повинность
• Боевые холопы
• Поместное войско

Литература

• А. С. Лаппо-Данилевский, «Организация прямого обложения в Московском государстве» (СПб., 1890, стр. З89-402);
• Первая глава «Записок по истории военного искусства в России» Д. Ф. Масловского (СПб., 1891).

Ссылки

• При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Даточные люди

– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.