Девять жизней

Девять жизней
Nine Lives
Жанр:	научная фантастика
Автор:	Урсула Ле Гуин
Язык оригинала:	английский
Дата написания:	1969
Издательство:	Мир, Правда, Университетское, Северо-Запад, Терра, Полярис, Эксмо

«Девять жизней» (англ. Nine Lives) — фантастический рассказ американской писательницы Урсулы Ле Гуин, написанный в 1969 году. Входит в сборник «Двенадцать румбов ветра», отмеченный премией Локус в 1976-м году. В произведении поднимаются сложные этические проблемы, связанные с клонированием людей, отношением клонов с другими людьми и друг с другом, в частности, вопрос бисексуальности. На русском языке рассказ переиздавался в различных сборниках 13 раз, суммарным тиражом более 2100 тыс. экземпляров.

Сюжет

Действие происходит на планете Либра, непригодной для жизни человека, но богатой полезными ископаемыми. Исследователи Пью и Мартин уже много месяцев находятся на базе под защитным куполом. Им в помощь с Земли присылают клона, состоящего из десяти человек. Спустя несколько дней, пытаясь наладить добычу урана из шахты, девять частей клона погибают во время землетрясения. Пью и Мартин успевают спасти только одного клона по имени Каф и долго борются за его жизнь. В течение ночи Каф переживает девять приступов, как будто "умирает" смертями остальных клонов. Хотя физически Каф остается живым, что стало с его личностью не совсем ясно.

Персонажи

Исследователи

• Оуэн Пью — начальник базы Либра-2, валлиец по происхождению. Когда он выказал желание работать в дальнем космосе, ему вылечили близорукость и трансплантировали искусственно выращенное легкое. Он иногда напевает валлийские песенки.
• Альваро Гильен Мартин — исследователь на базе Либра-2, лейтенант. Крепкий и загорелый мужчина.

Мартин и Пью пробыли на Либре два года, причем последние шесть месяцев только вдвоем. Иногда у них случаются трения и ссоры, неизбежные для людей, вынужденных в течение столь долгого времени находиться вдвоем на ограниченном пространстве под куполом базы, но в целом у Мартина и Пью хорошие, дружеские отношения.

Клон

Клоны появляются из лучшего генетического материала и изначально обладают большими способностями и талантами, нежели среднестатистический человек. Одного выдающегося человека могут клонировать неограниченное количество раз, чтобы клоны могли развивать такие аспекты личности клонируемого, которые он сам не успеет за одну человеческую жизнь. Клоны одного человека, получившие схожее образование, могут объединяться в команды из 10-ти, 12-ти или иного количества человек. Эффективность такой работы спорна: с одной стороны, клоны мыслят схоже, поэтому для них нет смысла обмениваться идеями, как обычным людям, с другой, это компенсируется высоким интеллектуальным уровнем каждого из них и способностью к взаимопониманию. Считается, что клоны, состоящие из представителей обоих полов лучше функционируют. Клонирование ведется большей частью от мужского донора, так как создать клона-женщину от мужчины легче, нежели наоборот. Для этого из половины клеток удаляются мужские гены, и они возвращаются к женскому началу. Так как из клеток клонированных женщин Y-хромосома удалена, они обычно стерильны. Мужчины-клоны могут вступать в репродуктивную связь с обычными женщинами. Так же сексуальные взаимоотношения могут возникать внутри команды клонов.

Клон, прибывший на Либру, состоял из десяти человек (так называемый "десятиклон"), пяти девушек и пяти юношей. Донором ДНК для клонирования стал человек по имени Джон Чоу — биоматематик, виолончелист, подводный охотник, исследователь структурных задач и так далее. Он погиб в 24 года в авиакатастрофе, раньше, чем успел развить все свои таланты и воплотить в жизнь идеи. Имя Джон Чоу носит и его клон, но при этом у каждого клона есть своё персональное имя — буква еврейского алфавита. Имена мужчин: Алеф, Каф, Йод, Джимел и Самед; девушек - Садэ, Далет, Зайин, Бет и Реш. У всех клонов (и, соответственно, у Джона Чоу) были черные волосы, бронзовая кожа, нос с горбинкой, азиатские глаза и высокий рост. На момент рассказа клону 23 года. Каждый член команды получил образование как инженер Службы планетных исследований. Все клоны получили достаточную математическую подготовку в период от трех до двадцати одного года, но с двадцати одного до двадцати трех Каф и Зайн специализировались в математике, тогда как другие занимались больше геологией, горным делом, электроникой, роботикой, прикладной атомикой и так далее.

Ссылки

• [www.domino-books.narod.ru/lib/le_guin_nine_lives.htm Текст произведения]
• [fantlab.ru/work2030 Лаборатория Фантастики]

Отрывок, характеризующий Девять жизней

– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.