Ерёмин, Николай Владимирович

Ерёмин Николай Владимирович
Дата рождения	15 декабря 1901(1901-12-15)
Место рождения	деревня Кунары, Аятская волость, Екатеринбургский уезд, Пермская губерния, Российская империя.
Дата смерти	20 января 1976(1976-01-20) (74 года)
Место смерти	Москва, СССР
Принадлежность	Российская империя Российская империя СССР СССР
Род войск	пехота,  Воздушно-десантные войска
Годы службы	1919 - 1953
Звание	генерал-майор
Сражения/войны	Гражданская война в России, Великая Отечественная война
Награды и премии	Медали

Ерёмин Николай Владимирович (1901—1976) — советский военный деятель, генерал-майор (20 апреля 1945).

Биография

Родился 15 декабря 1901 года в деревне Кунары (Невьянский завод) Аятской волости Екатеринбургского уезда Пермской губернии.

В Красной армии служил с августа 1919 года. Через Екатеринбургский уездный военкомат был направлен на Казанские пулеметные курсы, по прибытии на которые сразу был направлен в распоряжение Главного управления вузов, откуда командирован на военно-газотехнические курсы в Москве, переименованные затем в военно-химические курсы комсостава РККА. Окончив эти курсы в июле 1921 года, был назначен заместителем начальника химической обороны 57-й стрелковой дивизии Уральского военного округа.

В январе 1923 года Н. В. Еремин был командирован в Высшую военно-химическую школу комсостава РККА, после окончания которой в августе 1924 года вернулся в дивизию и был назначен начальником химической службы 169-го Пермского стрелкового полка. С сентября 1925 года вновь был назначен начальником химической службы 57-й Уральской стрелковой дивизии. С января 1926 года он — начальник химической службы 57-го артиллерийского полка в городе Пермь. В июле 1926 года был переведен на ту же должность в 8-ю кавалерийскую дивизию Приволжского военного округа в Оренбурге. С ноября 1929 по июнь 1930 года Ерёмин находился на химических КУКС РККА в Москве, по окончании которых был назначен начальником химической службы 13-го стрелкового корпуса в Свердловске. С сентября 1930 по февраль 1931 года находился на учебе в Москве на КУВНАС РККА, после чего вернулся на прежнюю должность. В апреле 1932 года он был назначен помощником начальника по боевой подготовке Управления химических войск Белорусского военного округа. В мае 1935 года зачислен слушателем в Военную академию РККА им. М. В. Фрунзе, которую окончил в декабре 1938 года. В январе 1939 года полковник Н. В. Еремин был откомандирован в распоряжение Комитета обороны при СНК СССР, где стал заместителем секретаря Комитета обороны при СНК СССР. В марте 1940 года его назначили начальником штаба 41-й стрелковой дивизии Киевского военного округа, дислоцировавшейся в городе Рава-Русская Львовской области.

Великая Отечественная война

Участник Великой Отечественной войны с самого её начала. Его дивизия в составе 6-го стрелкового корпуса 6-й армии Юго-Западного фронта участвовала в сражении на рава-русском направлении. С 15 июля по 29 августа 1941 года полковник Н. В. Еремин исполнял должность начальника штаба 6-го стрелкового корпуса, который вел боевые действия на белоцерковском направлении. В августе этого же года был переведен заместителем начальника штаба — начальником оперативного отдела штаба 40-й армии Юго-Западного фронта. С 6 февраля по 13 марта 1942 года он временно исполнял должность начальника штаба армии. С апреля армия находилась в составе Брянского фронта. С мая этого же года Н. В. Еремин — временно исполняющий должность заместителя начальника штаба — начальника оперативного отдела штаба Брянского фронта. В июне был назначен начальником штаба 6-й резервной армии Воронежского фронта, в конце августа переведен на должность начальника штаба 6-го Сталинского добровольческого стрелкового корпуса сибиряков, находившегося на формировании в Приволжском военном округе в районе Саратова. В ноябре 1942 года корпус вошел в 41-ю армию Калининского фронта, а в марте 1943 года его соединения и части участвовали в Ржевско-Вяземской наступательной операции. За успешное выполнение заданий командования 19 апреля 1943 года корпус был преобразован в 19-й гвардейский стрелковый. В июне 1943 года полковник Н. В. Еремин был назначен начальником штаба 63-й армии Брянского фронта. В сентябре этого же года был зачислен в распоряжение Главного управления кадров, затем направлен старшим преподавателем Высшей военной академии им. К. Е. Ворошилова. В октябре 1944 года, будучи в звании генерал-майора, исполнял должность командира 4-й гвардейской воздушно-десантной дивизии, которая до конца войны вела боевые действия в составе 104-го стрелкового корпуса 2-го Украинского фронта.

После войны

После окончания войны, в июле 1945 года, дивизия была переименована в 111-ю гвардейскую стрелковую в составе 4-й гвардейской армии Центральной группы войск. С мая 1946 года Николай Владимирович Ерёмин — начальник кафедры военных дисциплин Высших курсов усовершенствования политсостава Красной армии. С июля 1947 года занимал должность заместителя начальника, затем — начальника кафедры общей тактики Военно-политической академии им. В. И. Ленина. С апреля 1952 года был заместителем главного редактора — начальником редакционно-издательского отдела журнала «Военная мысль».

В январе 1953 года был уволен в запас по болезни. Умер 20 января 1976 года в Москве.

Награды

• Награждён орденом Ленина, четырьмя орденами Красного Знамени, орденом Суворова 2-й степени и многими медалями.

Источник

• Комдивы, том 1. Москва, «Кучково поле», 2011.

Ссылки

• [niemirow41.narod.ru/41_sd/41_cd.html 41 Перекопская Краснознаменная стрелковая дивизия]
• [dima75.livejournal.com/97009.html В. И. Срыбник. Воспоминания. Участие в военно-патриотической работе]

Отрывок, характеризующий Ерёмин, Николай Владимирович

Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!