Жардецкий, Валентин Александрович

Валентин Жардецкий
Имя при рождении:	Валентин Александрович Жардецкий
Дата рождения:	24 июля 1884(1884-07-24)
Место рождения:	Архангельск
Дата смерти:	7 октября 1920(1920-10-07) (36 лет)
Место смерти:	Омск

Валентин Александрович Жардецкий (1884 — 7 октября 1920) — адвокат и журналист, председатель Омского комитета Партии народной свободы.

Биография

Родился в семье чиновника Архангельской контрольной палаты. Учился в гимназиях в Нижнем Новгороде и Ржеве, откуда был исключён. Сдал экзамен на аттестат зрелости экстерном в Тверской гимназии. Окончил юридический факультет Московского университета (1909). Участвовал в студенческом движении, занимая при этом достаточно умеренные позиции.

Адвокат и журналист

С 1906 — член Конституционно-демократической партии (Партии народной свободы). Работал помощником присяжного поверенного, затем присяжным поверенным. С 1913 жил в Омске. Во время Первой мировой войны работал в Омском и Западно-Сибирском комитетах Всероссийского союза городов.

Деятельность после Февральской революции

После Февральской революции принял активное участие в политической деятельности в Томске. С 2 марта 1917 — член Омского коалиционного комитета общественной безопасности, с 21 марта 1917 — председатель Омского комитета Партии народной свободы. Был избран гласным Омской городской думы. С апреля 1917 — председатель Западно-Сибирского комитета Всероссийского союза городов.

Участник антибольшевистского движения

После прихода к власти большевиков решительно выступил против них, стал одним из вдохновителей сопротивления второй школы прапорщиков установлению советской власти в Омске 30 октября — 2 ноября 1917. Восставшие под руководством Жардецкого смогли первоначально занять ключевые объекты в городе, но не получили поддержки солдат и казаков. Поэтому выступление закончилось неудачей, и Жардецкий был вынужден скрываться. Был арестован 24 ноября 1917 вблизи казачьей станицы Ачаир, доставлен в Омск, затем переведён в Томскую тюрьму.

В апреле (по другим данным, в июне) 1918 был освобождён. Скрывал от преследований бывшего главу Временного правительства Г. Е. Львова. После свержения советской власти в Сибири отказался от должности уполномоченного Западно-Сибирского комиссариата по вопросам общественного призрения, вновь возглавил Омский комитет Партии народной свободы, стал членом бюро Омского отдела «Союза возрождения России». С ноября 1918 — товарищ председателя президиума Восточного отдела ЦК Партии народной свободы.

В октябре 1918 стал инициатором создания в Омске Национального блока, в состав которого вошли представители торгово-промышленных кругов, кадеты, кооператоры, правые социалисты. В этот период был убеждённым сторонником военной диктатуры, эти идеи пропагандировал в омских газетах, в том числе в редактируемой им «Сибирской речи». Яркий оратор и публицист. По словам Г. К. Гинса, Жардецкий был «фанатиком диктатуры и Великой России». Выступал за применение к большевикам военно-полевых судов, один из инициаторов свержения Директории в ноябре 1918. Был идеологом колчаковского режима, хотя придерживался более правых взглядов, чем многие его гражданские представители. С июля 1919 — член Государственного экономического совещания.

По воспоминаниям Н. В. Устрялова, состоявшего вместе с Жардецким в Восточном комитете кадетской партии,

в Омске я застал его фанатиком государственности, злейшим «социалистоедом», свирепым националистом, поклонником диктатуры и пламенным обожателем Колчака. Я довольно близко с ним сошёлся лично, искренно любил его как интересного и бесспорно талантливого человека, во многом сходился с ним во взглядах. Но в то же время не могу не признать основательности значительной части бесчисленных нападок на него, как на политического деятеля. Его темперамент, нервность, несдержанность, удручающее отсутствие политического такта вредили не только ему самому, но, к сожалению, и партии.

Арест и расстрел

Осенью 1919 вместе с отступавшей колчаковской армией переехал из Омска в Иркутск, где в январе 1920 был арестован. Доставлен в Омск, где расстрелян по приговору губернской ЧК.

Библиография

• Процесс над колчаковскими министрами. Май 1920. М., 2003.

Ссылки

• [64vlad.livejournal.com/8913.html?thread=72913 Биографическая справка]
• [sibhistory.edu54.ru/ЖАРДЕЦКИЙ_Валентин_Александрович ЖАРДЕЦКИЙ Валентин Александрович] в проекте «Историческая энциклопедия Сибири»
• [lists.memo.ru/d12/f328.htm Списки жертв - Мемориал]
• [rosgenea.ru/?alf=7&serchcatal=%C6%E0%F0%E4%E5%F6%EA%E8%E9&r=4 Жардецкий]
• [bbsearch.ru/bbsearch/control/doc.php?sbm=load&url=www.hrono.ru/biograf/bio_zh/zhardecky.html Биография]
• [www.i-u.ru/biblio/archive/ustrjalov_pod/01.aspxwww.i-u.ru/biblio/archive/ustrjalov_pod/01.aspx Н. В. Устрялов о Жардецком]

Отрывок, характеризующий Жардецкий, Валентин Александрович

8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.