Закревская, Аграфена Фёдоровна

Аграфена Фёдоровна Закревская
Художник Гейтман Георг-Иоганн,1823 год
Имя при рождении:	графиня Толстая
Дата рождения:	1799(1799)
Дата смерти:	1879(1879)
Место смерти:	Флоренция
Отец:	Толстой, Фёдор Андреевич (1758—1849)
Мать:	Степанида Алексеевна Дурасова (ум. 1821)
Супруг:	с 1818 года Арсений Андреевич Закревский (1786-1865)
Дети:	2 дочери

Графиня Аграфена Фёдоровна Закревская, урождённая графиня Толстая (1799/1800 — 1879) — известная красавица «золотого века», предмет увлечения и адресат стихов Е. А. Баратынского, А. С. Пушкина и П. А. Вяземского. Хозяйка подмосковной усадьбы Ивановское (в городе Подольск), куда в 1830-е годы съезжалась вся Москва.

Биография

Дочь известного библиофила графа Федора Андреевича Толстого и Степаниды Алексеевны Дурасовой, внучки богатейшего золотопромышленника И. С. Мясникова. Аграфена была единственным ребёнком в семье и любимицей бабушки-староверки Аграфены Ивановны Дурасовой, в честь которой и получила своё имя. Она была избалована отцом, а сама безумно любила свою мать, которая была из числа русских барынь, державших мужа «под каблуком».

Родственные связи Аграфены были обширны: племянница московского богача Н. А. Дурасова, двоюродная сестра художника Ф. П. Толстого и двоюродная тётка писателям Л. Н. и А. К. Толстым; троюродная сестра княгини Е. И. Трубецкой.

Родители не смогли дать дочери хорошего образования, Грушенька росла в полном безделье, весь свой досуг она проводила за чтением французских романов. Став красавицей девушкой, высокая, смуглая, статная, она порхала на балах с молодившимся отцом. Аграфена отличалась безграничной добротой, на вид капризная, была ветреного характера и хохотушкой, но её судорожное веселье быстро переходило в истерические рыдания.

27 сентября 1818 года Аграфена вышла замуж за 35-летнего А. А. Закревского, генерала без сколько-нибудь значительного состояния. Их браку способствовал император, зная о недостаточности средств Закревского. По случаю их помолвки В. Л. Пушкин писал своему другу Вяземскому:

… Толстая, дочь Толстой Степаниды, сговорена за генерал-адъютанта Закревского и на днях получила вензель. Батюшка её назначил будущим новобрачным сто тысяч годового дохода. Закревский по-французски не говорит, и Фёдор Андреевич утверждает, что такой зять ему был и надобен.

Их брак нельзя назвать счастливым, в их доме не было спокойствия и благополучия. Через пять лет Аграфена Фёдоровна уехала за границу лечиться, и в свете не ждали её возвращения. А. Я. Булгаков писал:

Желаю, чтобы неправда была, что говорят о Грушеньке; но дело сбыточное: всё станется от этой избалованной ветреницы. Некому её унимать, а отец разве даст сам пример глупостям. И здесь так много о том же говорят, что я боюсь, чтобы не дошло до Арсения… Я слышал, что на бале во Флоренции Кобургский объявил, что не может уехать с ней в Ливорно; она упала в обморок и имела обычный припадок… Я не сомневаюсь в приезде Закревской, и то потому только, что графиня Нессельроде её видела в Вене на выезде. Авось и глупости все останутся за границею… Вчера еду ввечеру к Закревскому. Подъезжая к крыльцу, вижу множество разного рода дорожных экипажей. Только вхожу к Арсению — первый предмет, который я встретил, была его жена. Ты можешь себе представить радость Закревского. Аграфена Фёдоровна свежа, как розан, несколько подобрела: очень весела и довольна, что здесь. Такая же ветреница, говорит о 10 предметах в одно время…

В 1823 году она с мужем уехала в Финляндию, куда он был назначен генерал-губернатором. В Финляндии Аграфена дарила благосклонностью молодых людей, состоявших при муже, но особенным её благоволением пользовался граф Армфельдт. Увлечения её были так же часты, как быстры её разочарования. Своим «наперсником» она сделала Пушкина.

Муза поэтов

Баратынский

В 1824—1825 гг. унтер-офицер Евгений Баратынский состоял в Гельсингфорсе при корпусном штабе генерала А. А. Закревского. В это время он увлекался его супругой. Фигура Закревской преломилась прежде всего в образе Нины, главной героини поэмы «Бал». Любовными переживаниями навеяны такие его стихотворения, как «Мне с упоением заметным», «Фея», «Нет, обманула вас молва», «Оправдание», «Мы пьём в любви отраву сладкую», «Я безрассуден, и не диво…», «Как много ты в немного дней».

Порою ласковую Фею

Я вижу в обаянье сна,

И всей наукою своею

Служить готова мне она.

Душой обманутой ликуя,

Мои мечты ей лепечу я;

Но что же? странно и во сне

Непокупное счастье мне:

Всегда дарам своим предложит

Условье некое она,

Которым, злобно смышлена,

Их отравит иль уничтожит...

В письме к Путяте Баратынский пишет: «Спешу к ней. Ты будешь подозревать, что я несколько увлечён: несколько, правда; но я надеюсь, что первые часы уединения возвратят мне рассудок. Напишу несколько элегий и засну спокойно». И тут же писал: «Какой несчастный плод преждевременной опытности — сердце, жадное страсти, но уже неспособное предаваться одной постоянной страсти и теряющееся в толпе беспредельных желаний! Таково положение М. и моё».

Пушкин

Частые встречи Пушкина и Закревской в петербургском свете относятся к 1828 году. Пушкин посвятил ей стихотворения: «Портрет» (со знаменитой характеристикой «как беззаконная комета в кругу расчисленном светил»), «Наперсник», «Когда твои младые лета» и «Счастлив, кто избран своенравно». По словам князя А. В. Мещерского, Закревская «была женщина умная, бойкая и имевшая немало приключений, которыми была обязана, как говорили, своей красоте». (Воспоминания, А. В. Мещерского, 1901, стр. 135)

Пушкин посвятил ей в том числе следующие строки:

Твоих признаний, жалоб нежных

Ловлю я жадно каждый крик:

Страстей безумных и мятежных

Как упоителен язык!

Но прекрати свои рассказы,

Таи, таи свои мечты:

Боюсь их пламенной заразы,

Боюсь узнать, что знала ты.

В письме к П. А. Вяземскому от осени 1828 г. Пушкин пишет, что Закревская «произвела его в свои сводники». В бумагах поэта имеется сделанный в мае того же года рисунок-портрет Закревской, где воспроизведена поза графини с портрета работы Джорджа Доу.

Последние годы жизни

В 1848 году на смену князю Щербатову император Николай I поставил градоначальником Москвы генерала Закревского. Пока Закревский наводил порядок, его красавица жена вела светскую жизнь. Аграфена Фёдоровна и здесь собирала около себя молодых людей, обязанных её покровительству служебными успехами у графа, ей приписывали самые рискованные приключения, она ничего не стеснялась. Москва веселилась на её балах и спектаклях у неё на даче Студенец и в Ивановском Подольского уезда, но её вечера в Москве не имели успеха. Московские дамы избегали её общества, что её, впрочем, мало огорчало. Аграфена Фёдоровна всегда любила только общество мужчин и не умела разговаривать с дамами.

Она была добра, хотела всем помочь, но часто в ущерб справедливости. Гонимые в то время старообрядцы благодаря ей находили в Закревском заступника перед самим Филаретом. Известна Аграфена Федоровна еще и тем, что выписала в Россию из Франции особую породу собак — вандейских гриффонов, отличавшихся особой злобой и большими размерами, потому отлично гонявших волка. Потомство этих собак демонстрировалась на VI выставке Общества любителей породистых собак, в Петербурге, в 1893, под названием «французских брудастых гончих», и состояла из 12 собак. Но «за злобу» позднее всю эту породу «повывели».

После отставки в 1861 году Закревский с женой уехал во Флоренцию. После его смерти в 1865 году Аграфена Фёдоровна жила летом в Ливорно, а остальное время года — во Флоренции, где и умерла зимой 1879 года. Погребена в усыпальнице рядом с мужем.

Дети

У Закревских долгое время не было детей, что очень их огорчало.

• Лидия Арсеньевна (30.06.1826 — 1884), крестница императора Николая I. В январе 1847 года вышла замуж за Дмитрия Нессельроде (1816—1891), сына графа К. В. Нессельроде, но вскоре оставила его и уехала в Париж. В 1859 году при жизни первого мужа и без развода с ним стала женой князя Д. В. Друцкого-Соколинского. Их брак был признан незаконным по определению св. Синода.
• Ольга Арсеньевна (07.03.1833 — 23.05.1833)

Литература

• Черейский Л. А. Пушкин и его окружение / АН СССР. Отд. лит. и яз. Пушкин. комис. Отв. ред. В. Э. Вацуро. — 2-е изд., доп. и перераб. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1989. — С. 9—526.

Отрывок, характеризующий Закревская, Аграфена Фёдоровна

– Мне надо, мне надо поговорить с тобой, – сказал князь Андрей. – Ты знаешь наши женские перчатки (он говорил о тех масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения любимой женщине). – Я… Но нет, я после поговорю с тобой… – И с странным блеском в глазах и беспокойством в движениях князь Андрей подошел к Наташе и сел подле нее. Пьер видел, как князь Андрей что то спросил у нее, и она вспыхнув отвечала ему.
Но в это время Берг подошел к Пьеру, настоятельно упрашивая его принять участие в споре между генералом и полковником об испанских делах.
Берг был доволен и счастлив. Улыбка радости не сходила с его лица. Вечер был очень хорош и совершенно такой, как и другие вечера, которые он видел. Всё было похоже. И дамские, тонкие разговоры, и карты, и за картами генерал, возвышающий голос, и самовар, и печенье; но одного еще недоставало, того, что он всегда видел на вечерах, которым он желал подражать.
Недоставало громкого разговора между мужчинами и спора о чем нибудь важном и умном. Генерал начал этот разговор и к нему то Берг привлек Пьера.


На другой день князь Андрей поехал к Ростовым обедать, так как его звал граф Илья Андреич, и провел у них целый день.
Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что то, но что он не мог на это решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня подошла к Наташе и шопотом сказала:
– Ну что?
– Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить, – сказала Наташа.
Но несмотря на то, в этот вечер Наташа, то взволнованная, то испуганная, с останавливающимися глазами лежала долго в постели матери. То она рассказывала ей, как он хвалил ее, то как он говорил, что поедет за границу, то, что он спрашивал, где они будут жить это лето, то как он спрашивал ее про Бориса.
– Но такого, такого… со мной никогда не бывало! – говорила она. – Только мне страшно при нем, мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее, да? Мама, вы спите?
– Нет, душа моя, мне самой страшно, – отвечала мать. – Иди.
– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».
– Что ж он тебе еще говорил? Какие стихи то эти? Прочти… – задумчиво сказала мать, спрашивая про стихи, которые князь Андрей написал в альбом Наташе.
– Мама, это не стыдно, что он вдовец?
– Полно, Наташа. Молись Богу. Les Marieiages se font dans les cieux. [Браки заключаются в небесах.]
– Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! – крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо взятом намерении жениться на ней.

В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.