Студенец (усадьба)

Усадьба Студенец (Трёхгорное) — бывшая дворянская усадьба на территории ПКиО «Красная Пресня» в Пресненском районе Москвы по адресу: Мантулинская улица, владение 5.

Название усадьбы произошло от ручья Студенец, протекающего вдоль Красногвардейского бульвара, и от одноимённого колодца Студенец, славившегося прекрасной водой.

История

В XVIII веке загородный двор в Трёхгорном принадлежал потомкам князя М. П. Гагарина. Его внук князь Матвей Алексеевич в 1790 г. обустроил сад «в голландском стиле» с искусственными прудами, получившими известность как Гагаринские пруды. Потом усадьба перешла к княжне Анне Гагариной, вышедшей замуж за тайного советника графа Д. М. Матюшкина.

В начале XIX века «Студенец» принадлежал мужу их дочери Софьи графу Ю. М. Виельгорскому. В 1816 году их сын граф Матвей Юрьевич продал её купцу Н. И. Прокофьеву. Позднее усадьба перешла к графу Федору Толстому и как приданое досталась дочери графа Аграфене, ставшей в 1818 году женой генерала А. А. Закревского.

В 1820-х и 1830-х гг. Д. И. Жилярди построил здесь для будущего московского генерал-губернатора дачу. Закревский распорядился украсить парк памятниками своим сослуживцам — героям Отечественной войны 1812 года (проект приписывается В. П. Стасову). Из их числа сохранилась только Тосканская колонна (некогда венчавшая её статуя Славы утрачена).

Современность

Обезображенный перестройками усадебный дом в начале XXI века занимала Галерея русской ледовой скульптуры. До 2011 г. усадьба являлась объектом культурного наследия федерального значения, после чего её статус был понижен до объекта регионального значения.

Главный дом усадьбы (выходит на Краснопресненскую набережную) с флигелями долгое время находился в полуразрушенном состоянии. В 2010 г. начались работы по его реставрации, в результате которых историческое здание было утрачено, а на его месте возводится новодел. В 2011 г. Правительством РФ из перечня охраняемых объектов усадьбы были исключены сохранившиеся части двух боковых флигелей постройки начала XIX в.

Уцелели парк с каналами, фонтаном и мостами (1970 гг.), садовый павильон-водокачка «Октагон» (в 1980-х передвинут на несколько десятков метров в западном направлении, так как западную часть парка с катком отдали под строительство второй очереди Центра Международной торговли), Тосканская колонна на острове. Парадные чугунные ворота усадьбы (вход с Мантулинской улицы) были воссозданы в 1990-х гг. по старым фотографиям.

Отрывок, характеризующий Студенец (усадьба)

Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.