Заозерский, Александр Иванович
Поделись знанием:
Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .
| Александр Иванович Заозерский | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Дата смерти: | |
| Место смерти: |
деревня Леонтьевское, Большесельский район, Ярославская область |
| Научная сфера: | |
| Учёное звание: | |
| Альма-матер: | |
| Научный руководитель: | |
Александр Иванович Заозерский (1874—1941) — русский и советский историк.
Биография
Александр Заозерский родился 21 марта 1874 года в селе Апухтино Тверской губернии[1][2] (по другим данным — в селе Леонтьевское Угличского уезда Ярославской губернии[3]) в семье священника. Окончил Вифанскую духовную семинарию, а в 1898 году — Московскую духовную академию со званием магистранта, после чего преподавал в Архангельской и Орловской духовных семинариях[4]. В 1910 году окончил историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета[5], и был оставлен при университете. Его учителем был С. Ф. Платонов[6].
Заозерский преподавал на Бестужевских курсах, в Психоневрологическом институте, в женской гимназии Л. С. Таганцевой, на Высших курсах Лесгафта, в Педагогическом институте им. Н. А. Некрасова. С сентября 1915 года — приват-доцент Санкт-Петербургского университета, со 2 ноября 1918 года — профессор. 30 апреля 1917 года защитил магистерскую диссертацию «Царь Алексей Михайлович в своем хозяйстве»[4]. Этот его труд был основан на хорошо изученном архивном материале, в нём описывается история феодального хозяйства дворцовых крестьян[5].
1 июля 1924 назначен на должность старшего библиотекаря, ученого специалиста 2-го разряда Рукописного отделения Библиотеки Академии наук. С 1 октября 1925 года — на должности учёного хранителя[4]. C 1924 года — редактор исторического сборника «Века»[7]. В 1929 году был арестован по делу религиозно-философского кружка «Воскресение», затем по «Академическому делу»[8]. Приговорён к ссылке на Соловки, которую впоследствии заменили на Алма-Ату. В середине 1930-х годов вернулся из ссылки, продолжил заниматься наукой. Сотрудничал с Академией наук СССР и Государственным литературным музеем. Занимался исследованием архивных документов петровской эпохи[2].
Скончался 1 октября 1941 года[5] в деревне Леонтьевское Большесельского района Ярославской области[2].
Сочинения
- Земские соборы, в кн.: Три века. Россия от Смуты до нашего времени. Исторический сборник, под ред. В. В. Каллаша, т. 1, М., 1912;
- Царь Алексей Михайлович в своем хозяйстве. Пг., 1917. 352 с.;
- Боярский двор. Страничка из истории одного боярского дома, «Русский исторический журнал», 1922, № 8;
- Экспедиция на Мадагаскар при Петре Великом, в кн.: Россия и Запад, т. 2, П., 1923;
- Царская вотчина XVII в. Из истории хозяйственной и приказной политики царя Алексея Михайловича . М., 1937. 305 с.;
- Александр Романович Воронцов. К истории быта и нравов XVIII в., «Исторические записки», 1947, т. 23.
- Фельдмаршал Б. П. Шереметьев М., 1989. 310 с.
Напишите отзыв о статье "Заозерский, Александр Иванович"
Примечания
- ↑ Профессора Российского государственного педагогического университета имени А. И. Герцена в ХХ веке: Биографический справочник. — СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2000. — С. 136.
- ↑ 1 2 3 [megabook.ru/article/Заозерский%20Александр%20Иванович Заозерский, Александр Иванович] — статья из Большой энциклопедии Кирилла и Мефодия
- ↑ Брачев В. С., Дворниченко А. Ю. [books.google.ru/books?id=DpPwAAAAMAAJ&q=%22род.+21+марта+1874+г.+в+селе+Леонтьевском%22&dq=%22род.+21+марта+1874+г.+в+селе+Леонтьевском%22&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwjHqNzxtNLKAhWqmHIKHXoRDTEQ6AEIGzAA Кафедра русской истории Санкт-Петербургского университета (1834—2004)]. СПб.,2004.
- ↑ 1 2 3 [www.rasl.ru/e_editions/nior_110-rukdep.pdf Материалы и сообщения по фондам Отдела рукописей БАН. — СПб.: БАН, 2013. — 345 с., ил.]
- ↑ 1 2 3 Заозерский Александр Иванович // Советская историческая энциклопедия. — М.: Советская энциклопедия . Под ред. Е. М. Жукова. 1973—1982.
- ↑ [bioslovhist.history.spbu.ru/component/fabrik/details/1/70.html Заозерский Александр Иванович]. Биографика СПбГУ. Проверено 27 января 2016.
- ↑ [books.google.ru/books?id=M6wYAAAAIAAJ&q=%22Заозерский+Александр+Иванович%22&dq=%22Заозерский+Александр+Иванович%22&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwjM9ae0q9LKAhXi8HIKHdZwAp8Q6AEIOzAH Большая советская энциклопедия]. — 2-е изд.. — М.: Изд-во Большая советская энциклопедия, 1950. — Т. 16. — С. 421.
- ↑ Заозерский Александр Иванович // «Железный век» русской мысли : Памяти репрессированных / сост. Б. В. Емельянов; Урал. гос. унт им. А. М. Горького. — Екатеринбург: Издво Урал. унта, 2004. — 96 с. — 400 экз.
Отрывок, характеризующий Заозерский, Александр Иванович
Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .
Категории:
- Родившиеся в 1874 году
- Умершие 1 октября
- Умершие в 1941 году
- Персоналии по алфавиту
- Умершие в Ярославской области
- Учёные по алфавиту
- Историки Российской империи
- Историки СССР
- Выпускники Московской духовной академии
- Выпускники историко-филологического факультета Санкт-Петербургского университета
- Профессора Санкт-Петербургского университета
- Выпускники Вифанской духовной семинарии
