Золотая лихорадка на реке Стикин
Золотая лихорадка на реке Стикин — короткий, но немаловажный период золотой лихорадки в округе Стикин, нынешняя северо-западная Британская Колумбия. Начало лихорадки положил Александр «Бак» Чоке, который в 1861 году начал разрабатывать участок, располагавшийся чуть ниже по течению от места слияния рек Стикин и Анук и названный позже «Отмель Чоке» (приблизительные координаты места 56°48′с.ш. 131°46′з. д.). Чоке был зятем тлингитского вождя Шакеса, контролировавший район устья реки, где раньше располагался Форт Стикин, а ныне находится американский город Врангель, также племенная территория включала и ряд притоков Стикин, в том числе реку Нэсс[1].
После известия об открытии золотоносной местности в Британской Колумбии, нижнее течение реки Стикин в районе участка Чоке было наводнено старателями, а сама река стала оживленной транспортной артерией, по которой прибывали золотоискатели с истощившихся приисков на реке Фрейзер.
Следствия лихорадки и память о ней
В долине Стикин было добыто не так много золота, однако всплеск общественного интереса побудил Джеймса Дугласа, губернатора острова Ванкувер и Британской Колумбии, объявить район золотодобычи владениями британской короны и основать таким образом Территории Стикин — колонию, располагавшуюся к северу от северной линии продвижения фронтиров в Британской Колумбии (реки Нэсс и Флинлей) до 62 параллели. Годом позже, когда наплыв старателей пошел на убыль, территории Стикин были включены в состав Британской Колумбии, за исключением земель к северу от 60 параллели, которые вернули в состав Северо-Западных территорий, к которым и относились территории Стикин до выделения в отдельную единицу АТД. Освоение минеральных ресурсов окрестных местностей продолжилось с началом новой, куда более масштабной волны золотой лихорадки — Кассарской Лихорадки, охватившей территории к северу от Телеграф Крик, где золото было найдено в 1870 году Гарри МакДэймом. Само местечко Телеграф Крик появилось в месте пересечения русла реки Стикин телеграфным кабелем, проложенным на территорию Стикин на волне золотой лихорадки компанией Collins Overland Telegraph в 1866-1867 годах[2].
Дальнейшее освоение
Ныне река Стикин известна своими туристическими достопримечательностями, особенно участками русла, пригодными для каякинга (в том числе Большой Каньон реки Стикин). В 80-х годах проводились изыскания с целью освоения гидроэнергетическоих ресурсов реки, однако проект был заморожен под давлением экологических организаций. Добычу золота осуществляет компания Stikine Gold Corporation (штабк-квартира в Ванкувере)[3].
См. также
- Клондайкская золотая лихорадка
- Золотая лихорадка на реке Фрейзер
- Золотая лихорадка на плато Карибу
- Золотая лихорадка в регионе Оминека
- Золотая лихорадка на реке Кассар
- Золотая лихорадка на Колыме
Напишите отзыв о статье "Золотая лихорадка на реке Стикин"
Примечания
Отрывок, характеризующий Золотая лихорадка на реке Стикин
Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
