Ивановская башня

Ивановская башня
Местоположение	Нижний Новгород
Кремль	Нижегородский кремль
Год постройки	1500— ок. 1516
Форма основания башни	прямоугольная

Ивановская башня — крупнейшая четырёхъярусная проезжая башня Нижегородского кремля. Расположена в подгорной части между Часовой и Белой башнями. Через неё проходит нижний отрезок Ивановского съезда, который раньше назывался Большой Мостовой улицей. Названа по расположенной на подступах к ней церкви Иоанна Предтечи. По одной из современных версий, это была первая каменная башня нового Кремля, заложенная под названием Тверская, в 1500 году. Хотя нет документов, в которых она бы так именовалась.

История

Предпочтение версии о начале строительства именно с этой башни в том, что она обороняет важнейший участок города с торговым посадом и пристанями. Также имеется легенда об осаде города в 1505 году объединёнными силами казанцев хана Мухаммед-Эмина и его шурина — мурзы Ногайской орды. Согласно ей, смерть ногайского мурзы от выстрела именно с Ивановской башни, произведённого пленным литовским пушкарём, послужила причиной снятия осады.

Из всех сохранившихся башен кремля Ивановская дошла до нашего времени в наиболее худшем состоянии из-за постоянного воздействия воды, стекавшей с Часовой горы и по пряслам, не имевшим кровли. Поэтому её стены ещё со времени самых первых ремонтов стали постоянно снаружи укрепляться контрфорсами на деревянных сваях. В конце концов за контрфорсами остался лишь завал из каменного и кирпичного щебня. Башня страдала от пожаров, а в 1531 г. в ней произошёл взрыв пороха, что стало причиной её перестройки со значительным изменением облика. После взрыва наружные стены выше круговой галереи не восстанавливались. На северо-восточной стене галереи были оформлен ряд зубцов, которыми стали прежние простенки между боевыми окнами. Остальные стороны получили мелкие декоративные зубцы. Боковые помещения башни служили складами.

Южная часть пристойки рядом с башней использовалась как тюрьма. В XVII в. здесь же поблизости располагалась губная изба, где велись допросы и следствия.

После утраты кремлём военного значения (к 1697 г.) ремонты и перестройки продолжились. Верхняя надстройка была, видимо, ещё раз полностью небрежно переложена после пожара в 1715 году и превратилась, по виду, в обычный одноэтажный дом с окнами, низкой кровлей с водосточными трубами и печной трубой. В том же веке из-за значительных разрушений башня стояла пустой. В 1786—1788 гг. она была отремонтирована и полностью приспособлена под тюрьму.

До 1887 г. в башне находились Ивановский полицейский участок и пожарная часть. В 1815 г. рядом с башней, в стене, появились проломные ворота, имевшие первоначально плоское перекрытие. Плоское перекрытие в это время имели и наружные ворота башни. В 1819 году в башне произошёл последний пожар. Зубцы обводной галереи со временем всё более разрушались. В это время дом на башне имел уже два этажа; подъём к нему осуществлялся по лестнице, спрятанной в дощатой пристройке, которая располагалась на юго-западной наружной стороне башни. Сверху пристройку украшали деревянные зубцы. Около башни сооружались и другие деревянные времянки. Во время ремонтов создавались внутренние перекрытия на новых местах в виде сводиков по рельсам и двутавровым железным балкам. В 1887—1926 гг. в верхней надстройке башни размещался архив Нижегородской учёной архивной комиссии с читальным залом. В 1934 г. первого яруса башни приспособили под склад химикатов. При этом было установлено бетонное перекрытие. Башню использовали и под склад горючего. Несмотря на ремонты XVIII—XIX вв., в 20-х годах XX в. башня находилась в аварийном состоянии. В 1946 г. началось обрушение кладки внутреннего фасада и свода проезда.

Архитектура

Прямоугольная в плане Ивановская башня имеет большую высоту и площадь основания, чем другие башни. Её также отличает ярусное (ступенчатое) построение. Оригинальным является круговой проход на уровне боевого хода кремлёвской стены, в котором имелся ряд дополнительных боевых окон. Как и у Зачатьевской башни, у Ивановской нет помещений под проездом. Рва перед ней первоначально тоже не было. Его заменял высокий цоколь. А подъёмный мост (подъёмные ворота) должен был опускался на устроенный перед башней деревянный пандус. В XVII в. ров перед башней уже существовал. Его частично перекрывал деревянный мост, на край которого и опускался подъёмный.

За подъёмным мостом находится первая камера. Здесь она, единственная в Кремле, имеет в своде два квадратных отверстия, для обстрела сверху (см. дыры-убийцы). Эта камера отделялась от основного помещения двухстворчатыми воротами, обитыми немного выше половины высоты листовым железом. Другие ворота башни такой обивки не имели. Сразу за воротами находилась и опускная решётка — герса. Предполагается, что герсы в основном проезде были деревянными и могли быть обиты железом. После этого открывалось основное помещение. Первоначально оно имело четыре боевых печуры с бойницами, направленными вдоль прясел. В XVII в. на северо-восточной стороне имелось дерево-земляное укрепление обруб, предназначавшееся для установки дополнительной мощной артиллерии. Поэтому на месте одной из печур были пробиты дополнительные меньшие ворота, которые выходили на обруб. Когда надобность в этом укреплении пропала, это место было наглухо засыпано и замуровано.

Видимо, проезд мог простреливаться из соседних помещений (как в почти всех проезжих башнях) через так и не восстановленные внутренние бойницы. Затем шла ещё одна решётка и в следующей камере раскрывались навстречу друг другу две пары створчатых ворот. Боковой проезд снаружи имел створчатые ворота, за которыми находилась решётка. По ширине щели, в которой она двигалась, предположили, что она была целиком из железа. В этом боковом проходе сохранился бревенчатый пол, выходивший прямо на площадку обруба. В боковые казематы башни и прясел, а также на кирпичные винтовые лестницы, ведущие на верхние ярусы, можно попасть с внутреннего фасада, через два входа, расположенных по обеим сторонам проезда.

Второй ярус первоначальной башни образовывала обходная галерея, имевшая один уровень с боевым ходом прясла, и нижнее помещение надстройки. Галерея, скорее всего, имела по всему периметру (кроме участков, где находились пазы для рычагов подъёмного моста) большие окна, напоминающие боевые окна прясел. Такая реконструкция исходит из того, что обычные бойницы башен Кремля располагаются в толстых стенах и имеют глубокие печуры. Здесь же не только тонкие наружные стены, но и явно ощущается недостаток в освещении, которое было необходимо для удобства обслуживания механизмов подъёма моста и герс.

По реконструкции С. Л. Агафонова (имеющей геометрические несоответствия), в башне имелся довольно сложный механизм подъёма моста, состоящий из пары рычагов, пары противовесов, системы желобов для размещения цепей и вертикального ворота в центральном помещении. Герсы поднимались с помощью горизонтальных воротов, два из которых располагались в обходной галерее, а один — в центральном помещении. Помещения этого яруса перекрывались деревянными настилами.

Конструкция следующих ярусов башни является полностью предположительной. Третий ярус образует обходной бой с зубцов и ещё один этаж внутреннего помещения надстройки. Предполагается также ещё один ярус с зубчатым парапетом, образуемый надстройкой. На третий и четвёртый ярусы можно было попасть по деревянным лестницам.

Боковые казематы башни и прясел соединяются проходами с особыми помещениями — «палатками», расположенными по обе стороны от проезда, с внутренней стороны. В них хранились «городовые припасы». Палатки образуют два этажа, которые соответствуют одному первому ярусу проезда. Южные помещения далее соединяются с помещениями особой постройки, расположенной с внутренней стороны прясла. В этой постройке находилась известная по описям XVII в. «городовая лестница», вход на которую расположен с южного торца. А под каменной лестницей находилось высокое помещение, образуемое аркой шириной 8 м. Это помещение разделялось деревянным перекрытием на два яруса. Только с этого настила имелся проход к южным боковым печурам среднего боя. А с нижнего уровня можно было подняться по винтовой лестнице в северном торце в то же помещение, куда выходила и городовая лестница и попасть на боевой ход стены. Ещё южнее было обнаружено, заглубленное в землю помещение с одним окном, имевшее, видимо, выход только через люк в своде в помещение над ним, имевщее отдельный вход. Считают, что это может быть тюрьмой.

Вооружение и охрана башни

По описи 1621 г., в Ивановской башне находилось 5 медных пищалей, стрелявших ядрами от 700 г до 1,5 кг. В 1703 г. в самой башне размещались две небольшие медные пищали, а на обрубе — 7 пищалей, из которых самая мощная стреляла ядрами в 3 кг.

Для размещения стражи башни, рядом с ней имелась отапливаемая изба, с перилами перед ней. Охрану, в зависимости от времени, несли от 30 до 10—5 человек. К 1697 г. охрану несли только 4 человека из посадских.

Реставрация

При восстановлении башни, которое проводилось в рамках общей реставрации Кремля под руководством архитектора С. Л. Агафонова в 50-х годах XX века, был выбран вариант воссоздания предположительного первоначального облика башни. Хотя вариант с открытой обходной галереей (после взрыва 1531 г.) тоже имел право на существование. Проект был успешно осуществлён, но так и не были доведены до конца некоторые мелкие детали. Не были воссозданы деревянные перекрытия между ярусами, ставни бойниц и заборола больших боевых окон между зубцами, двухстворчатые ворота. Воссозданный механизм лишь одной герсы так и не стал рабочим. И самое главное — не был воссоздан механизм подъёмного моста и сам мост. Последнее означало, что башня так и не стала проходной. В помещение за всегда опущенными решётками был полностью закрыт доступ экскурсантам. В пристройку с городовой лестницей также до недавнего времени нельзя было попасть. Тем не менее, башня получила вполне «средневековый» облик, который нарушал лишь массивный памятный знак на фасаде, слева от ворот.

Искажение исторического облика

То, что через башню не осуществлялся проход, стало причиной решения в 2005 г. об организации в её проезде одной из экспозиций Нижегородского государственного историко-архитектурного музея-заповедника. Для создания тёплого помещения, все проезды были перекрыты застеклёнными рамами в стиле «евроремонта», бойницы также были застеклены, а для выхода посетителей перед фасадом башни построили балкон-рампу с железными перилами. Та же строительная фирма осуществила частичную переоблицовку башни и стены рядом с ней. При этом были заложены наружные выходы вентиляционных каналов боевых печур, а сами заплаты из нового кирпича стали резко выделяться цветом на старой кладке. На проломные ворота рядом с башней были навешены решётчатые створчатые ворота, стилизованные под старину.

В настоящее время назрела необходимость устранения последних искажений облика башни и воссоздания всех особенностей средневекой фортификации, в том числе и механизмов подъёма герс и моста.

Литература

• [russiancity.ru/hbooks/h041.htm Агафонов С. Л. Нижегородский кремль. Архитектура, история, реставрация. — Горький: Волго-Вятское изд-во, 1976. — 136 с.]
• Агафонов С. Л. Нижегородский кремль. — Нижний Новгород: Кварц, 2008. — 224 с. — ISBN 978-5-903581-19-1.
• Кирьянов И. А. [bibliarh.narod.ru/1951-1960/details/338.html Нижегородский Кремль. Очерк истории Кремля в городе Горьком. — Горький: Горьковское книжное издательство, 1956].

Отрывок, характеризующий Ивановская башня

Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.