Инициация

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Инициации»)
Перейти к: навигация, поиск

Инициа́ция (лат. initiatio — совершение таинства, посвящение) — обряд, знаменующий переход индивидуума на новую ступень развития в рамках какой-либо социальной группы или мистического общества. Среди ритуалов перехода особое место занимают ритуалы инициации, или посвящения. История религии различает три категории посвящения — три типа перехода. Первая включает коллективные обряды, знаменующие переход от детства или юношества к взрослому возрасту (совершаются в возрасте 6-ти или 12-ти лет), а также ритуалы, проходящие индивидуально или в узких группах. Вторая категория обрядов включает все виды обрядов вступления в тайное общество или братство. Третья категория посвящения подтверждает мистическое призвание, которое на уровне первобытных религий представляет призвание шамана или вождя. Отличительной особенностью третьей категории посвящения является более сильное религиозное переживание, по сравнению с тем, которое выпадает на долю других членов сообщества.

Сущность и цель инициации всегда и повсюду одни и те же, различаются лишь способы адаптации её к месту и времени. Адаптация никогда не является продуктом чьей-либо фантазии; но, как адаптация традиционных форм в целом, она всегда происходит из «не-человеческого» источника; ибо вне его может существовать не традиция, не инициация, но только какая-нибудь из «пародий», столь часто встречаемых в современном мире, которые ни из чего не происходят и ни к чему не ведут[1].





История

Корни обряда можно проследить в глубокой древности, практически у всех народов. Инициация обычно сопровождается праздничным обрядом, нередко с различными, часто мучительными, испытаниями (например, нанесением татуировок, телесных повреждений, укусами муравьёв, хирургическими вмешательствами и т. д.). Нередко применялись различные средства, вызывающие сонливость или значительное снижение болевой чувствительности, благодаря чему создавались условия для преодоления болезненных испытаний. Мифы и предания древнего, дородового периода истории свидетельствуют о многообразии обрядов.

Ритуалы инициации подростков

Сам ритуал перехода (посвящения) складывался из чередования обрядов отделения (separation), промежуточного периода «грани миров» (margo, или limen, что по-латыни означает «порог») и включения или восстановления (reagregation). Первая фаза обряда достаточно ясна — это разрыв, в некоторых случаях достаточно грубый, с миром детства, который для ребенка являлся миром «материнским» и «женским», разрыв с состоянием безответственности и наивности, невежества и детской асексуальности. Затем подростки (неофиты) помещались в неизведанный ими мир на достаточно большой промежуток времени (иногда до года). Мир, в котором теперь находился неофит, был миром священным. Между ним и материальным миром существовал разрыв, нарушенная непрерывность. Этот этап посвящения вводил подростка в мир духовных ценностей и одновременно в законы человеческого общества. За этот период он узнавал мифы и священные традиции племени, имена богов и историю их деяний, а также правила поведения, организацию взрослых. В процессе этого испытания подростки должны были доказать силу воли и духа, что должно было означать их присутствие в мире и ответственность. Во многих племенах в этот период налагались множественные запреты: лишение пищи, немота, жизнь в темноте. Все это являлось не только упражнением в аскетизме, но также символизировало отказ от амбиций и всех желаний. В столкновении с трудностями и болью, мальчик получал послание о том, что больше не может вернуться домой прежним. Посвящение обычно включало тройное откровение: священного, смерти и сексуальности. Все три вида опыта у ребенка отсутствуют, поэтому посвященный во время ритуала узнает о них и затем включает в структуру своей жизни. Физические испытания, зачастую мучительные, преследовали цель покорности, за которой стояло символическое возвращение к изначальному ещё не оформленному состоянию, вызывавшему символическое переживание смерти и нового рождения. Мистическая смерть детей и их пробуждение являлась частью грандиозного повторения Космогонии, священной истории Мира. Религиозно-мистические переживания были неотъемлемой частью этого этапа. Смерть при посвящении одновременно означала конец детства, неведения и состояния непосвященности. Только после обрядовых испытаний подросток признавался ответственным членом общества, то есть взрослым, со всеми присущими правами и обязанностями в сообществе[2][3].

Свадебный ритуал

Ритуал священного брака составляет сокровеннейшую основу инициации со времен её зарождения в мистериальных культах и поддерживается традицией и религией до сих пор. Русский свадебный ритуал строился на религиозно-мифологической основе, и представлял соединение мифологических (языческих) представлений с идеями христианской религии. Традиционно свадебный ритуал состоял из трех этапов: предсвадебного, самой свадьбы и послесвадебного. Обряды, включенные в этот ритуал, считались обязательными, и должны были следовать друг за другом в порядке, определенным традицией. Исключение хотя бы одного или изменение последовательности свадебного ритуала воспринималось как нарушение «правильного» пути брака, как незавершенность события и поэтому указывало на несостоятельность.

Посвятительные обряды славян

Посвятительные обряды у славян — это комплекс ритуальных действий и ритуализованных практик, призванных обеспечить их объектам переход в следующую поло- и социально-возрастную группу. У славян наибольшее развитие получили посвящения, адресованные молодёжи брачного возраста и молодожёнам, в меньшей степени — детям. Посвятительные обряды и шире — посвятительная тематика могли также быть частью календарных, семейных (родинно-крестинных и свадебных) и хозяйственных обрядов, однако почти всегда они имели публичный, общественный характер. Иногда посвящения занимали значительное место в традиционной культуре того или иного региона, в других случаях обряды как таковые отсутствовали, и переход в следующую группу оформлялся с помощью отдельных обычаев и ритуальных практик.

Посвятительные обряды в наиболее полном виде включали в себя:

  1. демонстрацию неофитами навыков, касающихся их будущих социальных ролей и профессиональной деятельности (например, для парней — умение косить; для молодой жены — печь хлеб, убирать дом, носить воду);
  2. участие посвящаемых в некоем публичном обряде или празднике;
  3. испытания физической ловкости и умений (например, танцевать), проводимые в форме состязаний (залезание на столб, бег наперегонки), часто во время тех же публичных обрядов;
  4. поношения, шутки, издевательства и физическое насилие со стороны старших;
  5. угощение, организуемое неофитами для всей группы, в которую они вступают;
  6. доведение до сведения всего сообщества свершившегося перехода неофита в старшую группу; его чествование.

Шаманская инициация

Считается, что Шаманом становятся:

  • по спонтанному призванию («зов», «избранничество»);
  • по наследственной передаче «профессии» шамана;
  • по личному решению или, реже — по воле клана.

Во многих традициях считается, что шаманизм, независимо от того, наследственный он или спонтанный, всегда — дар богов или духов. Шаман начинает свою новую истинную жизнь через инициацию или духовный кризис, вмещающий в себя особый трагизм и красоту. Избрание сопровождается особой «шаманской болезнью», которая служит мостом к другой реальности, и позволяет перейти человеку от одного мировосприятия (через его разрушение), к другому, более полному и совершенному; адаптироваться физически и духовно к жизни в двух мирах[3].

Сны, необычные состояния сознания, которые испытывает будущий шаман при посвящении, имеют определенную структуру, традиционную модель, которая хорошо известна в истории религии, и, несмотря на мнения некоторых авторов, лишена беспорядочных галлюцинаций или фантазий. Эти переживания почти всегда включают одну или несколько основных тем: расчленение тела, обновление органов, вознесение на Небеса и общение с богами или духами, нисхождение в Преисподнюю, разговор с богами и душами умерших, а также разнообразные откровения шаманской и религиозной природы. Отсутствие тех или иных элементов в посвящении указывает на определенную религиозную ориентацию шаманских техник, а также будущих задач, стоящих перед шаманом. Как правило, шаманы демонстрируют более чем нормальную нервную конституцию: они умеют концентрироваться с интенсивностью, недоступной простым смертным и способны на изнурительные усилия. Память и способность самоконтроля у шамана выше средних, а в интеллектуальном отношении он часто превосходит свою среду.

Современные обряды

Иногда трудно отличить обряды племенного посвящения от обрядов тайного общества или же обряды принятия (инициация) в тайное общество от обрядов шаманского посвящения.

Тайные общества начались от отрядов воинов-охотников, для вступления в которые требовалось пройти изощрённые инициационные испытания.

Термин часто имеет отношение с переходом от детства до взрослой жизни, и может вовлечь секретные или частные процедуры и/или болезненные и трудные испытания прежде, чем новичок мог стать «реальным» или «принятым» в сообщество мужчиной или женщиной.

Своеобразным отголоском обряда инициации является принятие воинской присяги.

Под «инициацией» в некоторых оккультных обществах подразумевается посвящение неофита в действующие маги.

В Южно-Африканской Республике действуют «школы инициации», где подросткам нелегально делают обрезание. Точное количество этих школ неизвестно. Только во время чемпионата мира по футболу 2010 года после прохождения инициации в этих школах скончались 33 человека (по состоянию на 26 июня). Другим юношам, ставшим жертвами школ, пришлось удалять пенисы, чтобы избежать летального исхода. В народе школы стали называть «школами смерти». Полиция и врачи прилагают усилия для закрытия школ[4][5].

Сохранившиеся обряды

См. также

  • Кумление — русский обряд инициации девушек
  • Лазарование — балканский обряд инициации девушек
  • Калита — украинский обряд инициации парней

Напишите отзыв о статье "Инициация"

Примечания

  1. Рене Генон. Заметки об инициации
  2. Виктор Тернер. Символ и ритуал. М., Наука, 1983 г.
  3. 1 2 Мирча Элиаде. Тайные общества и обряды инициации и посвящения. София, ИД Гелиос, 2002 г. ISBN 9667219-51-2 (ошибоч.)
  4. [www.sport-express.ru/newspaper/2010-06-17/12_1/ В ВОСТОЧНОМ КЕЙПЕ БОРЮТСЯ С ОБРЕЗАНИЕМ]
  5. [www.sport-express.ru/newspaper/2010-06-26/2_3/ ЧИСЛО ЖЕРТВ ОБРЕЗАНИЯ ВЫРОСЛО ДО 33]

Литература

  • Азаров А. И. [wildkids.biz/ethnography/ethno/austr/62-iz-stati-a-i-azarova-osnovnye-etapy-socializacii-detey-u-narodov-severo-zapadnoy-melanezii.html Основные этапы социализации детей у народов Восточной Меланезии] // Этнография детства: Традиционные методы воспитания детей у народов Австралии, Океании и Индонезии / Отв. ред. Н. А. Бутинов, И. С. Кон. — М.: Наука, 1992. — С. 85-119. — 191 с.
  • [ec-dejavu.ru/i/Initiation.html Арнольд ван Геннеп. Инициация ] // Арнольд ван Геннеп. Обряды перехода. Систематическое изучение обрядов. М., 1999, с.64-107
  • Генон, Рене. [luxaur.narod.ru/biblio/2/tr/genon06.htm Заметки об инициации] // Кризис современного мира = Aperçus sur l’initiation (1946). — М.: Эксмо, 2008. — С. 141-442. — ISBN 978-5-669-30172-0.

Ссылки

  • [www.edic.ru/myth/art_myth/art_10070.html Инициация и мифы]

Отрывок, характеризующий Инициация

– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.