Канделаки, Константин Ефимович

Константин Ефимович Канделаки
კონსტანტინე კანდელაკი
Депутат Второй Думы, 1907 г.
Дата рождения:	1879(1879)
Дата смерти:	15 января 1938(1938-01-15)
Место смерти:	Башкирская АССР
Гражданство:	Российская империя Российская империя СССР СССР
Род деятельности:	меньшевик, депутат Государственной думы II созыва от Батумской области и Сухумского округа.

Константи́н Ефи́мович Кандела́ки или Коция Канделаки (1879 — 15 января 1938, Башкирия) — меньшевик, депутат Государственной думы II созыва от Батумской области и Сухумского округа. Не следует путать с Константином Платоновичем Канделаки (1883—1958), министром промышленного развития независимой Грузии, политическим эмигрантом, диктором радио «Свобода».

Биография

По национальности грузин-имеретинец. Из дворянского рода Канделаки, тем не менее отец — священник.

Имел домашнее начальное образование. Рабочий, «литейщик [фабрики] Пасека». Член РСДРП, позднее меньшевик. Познакомился близко с Иосифом Джугашвили, когда тот приехал в Батум в конце ноября 1901 года. По предложению Джугашвили стал кассиром подпольного рабочего кружка. Совместно с ним и с другими социал-демократами участвовал в организации стачек на заводах Манташева (январь-февраль 1902 г.) и Ротшильда (с 26 февраля 1902), организовал вместе со Сталиным работу типографии, печатавшей листовки. 24 марта вместе с И. Джугашвили ездил в Тифлис за нелегальной литературой. 29 марта Сталин вместе с К. Канделаки отправились в Кобулети, где провели собрание рабочих и основали социал-демократический кружок. При взаимодействии с рабочими Джугашвили старался держаться в стороне, и потому не все рабочие знали о нём, с ними же постоянно соприкасался Канделаки. 5 апреля 1902 года их одновременно арестовали. Канделаки вышел из тюрьмы в середине сентября. 23 августа 1903 года он снова арестован. Всего к 1907 году Канделаки сидел в тюрьме по политическим делам в общей сложности 26 месяцев. Канделаки автор мемуаров о Сталине, которые хранятся в Российском государственном архиве социально-политической истории (бывшем архиве института марксизма-ленинизма)

8 февраля 1907 избран во Государственную думу II созыва от общего состава выборщиков Батумской области и Сухумского округа. Входил в Социал-демократическую фракцию. Активного участия в деятельности Думы не принимал.

Так как сообщение об аресте в 1937 году приведено в «Книге памяти Республики Башкортостан», следует предположить, что в это время проживал (возможно, отбывал ссылку) в Башкирии. Был сапожником-кустарём. Арестован 5 декабря 1937 г. По обвинению по статьям 58-10, 58-11 УК РСФСР приговорён к расстрелу. Расстрелян 15 января 1938 г.

Реабилитирован 26 апреля 1989 г.

В искусстве

Константин Канделаки фигурирует в пьесе М. А. Булгакова «Батум». В 1939 году, когда Булгаков работал над этой пьесой, Канделаки был уже расстрелян.

Литература

• [www.tez-rus.net/ViewGood30684.html Государственная дума Российской империи: 1906—1917. Б. Ю. Иванов, А. А. Комзолова, И. С. Ряховская. Москва. РОССПЭН. 2008. С. 231.]
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003732207#page540?page=495 Боиович М. М. Члены Государственной думы (Портреты и биографии). Второй созыв. М, 1907. С. 453.]
• Российский государственный исторический архив. Фонд 1278. Опись 1 (2-й созыв). Дело 177; Дело 599. Лист 9, 10.

Отрывок, характеризующий Канделаки, Константин Ефимович

Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.