Шервашидзе, Прокофий Леванович

Прокофий Леванович Шервашидзе
პროკოპი შარვაშიძე
Депутат Первой Думы, 1906 г.
Дата рождения:	8 июля 1840(1840-07-08)
Дата смерти:	31 декабря 1915(1915-12-31) (75 лет)
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Вероисповедание:	грузинское православие
Партия:	беспартийный
Род деятельности:	депутат Государственной думы I и III созывов от Батумской области и Сухумского округа
Автограф

Князь Прокофий (Прокопий) Леванович Шервашидзе (груз. პროკოპი შარვაშიძე, 8 июля 1840 — 31 декабря 1915) — генерал-майор в отставке, депутат Государственной думы I созыва от Батумской области и Сухумского округа и III созыва от Батумской и Карской областей и Сухумского округа

Биография

Князь, из рода абхазских владетельных князей. Учился в Александровском институте и Михайловском артиллерийском училище в Санкт-Петербурге. Служил на Кавказе, участвовал в военных действиях по покорению Западного Кавказа. В 1894—1895 годах подполковник командир 2-го крепостного батальона Михайловской крепостной артиллерии. В 1900 году вышел в отставку в чине полковника (по другим сведениям в чине генерал-майора). Член Батумской городской думы. Беспартийный. Владел 1825 десятинами земли.

В марте 1906 избран в Государственную думу I созыва от общего состава выборщиков от Батумской области и Сухумского округа. Беспартийный. В октябре 1907 избран в Государственную думу III созыва от общего состава выборщиков Карской и Батумской областей и Сухумского округа. Входил в Прогрессистов фракцию. Член комиссии по государственной обороне, земельной комиссии и комиссии по переселенческому делу.

Семья

Отец — князь Леван (Бего) сын Мехмедбея (1801—1844), прапорщик. Его крёстным при крещении был Леван Дадиани. Погиб от ран, полученных в бою с закубанскими горцами.

Мать — княжна Мариам (Марика) Тариеловна урожденная Дадиани, брак 18.02.1836 в Обуджи.

Жена — княжна Нина Григорьевна Мхеидзе (1864—27.02.1950), брак 21.05.1887.

Дочь — княжна Мария (Мери) Прокофьевна (1888—21.01.1986) замужем (20.09.1918) за князем Георгием (Гигуша) Николаевичем Эристави-Ксанским.

Сын — Леван Родился 1889, умер в младенчестве.

Дочь — княжна Елена Прокофьевна (07.11.1891—16.12.1926) замужем за Алексеем Николаевичем Хомяковым (1893—1919, Киев), сыном председателя Государственной Думы Н. А. Хомякова.

Дочь — княжна Анна Прокофьевна (1894—около 1914)

Дочь — княжна Тамара Прокофьевна (20.11.1896—27.01.1931) замужем (20.10.1914) за графом Петром Константиновичем фон Зарнекау, сыном принца Константина Фридриха Ольденбургского и княжны Агриппины Джапаридзе.

Литература

• [www.tez-rus.net/ViewGood42419.html Государственная дума Российской империи: 1906—1917. Б. Ю. Иванов, А. А. Комзолова, И. С. Ряховская. Москва. РОССПЭН. 2008. С. 695.]
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003750528#?page=486 Боиович М. М. Члены Государственной думы (Портреты и биографии). Первый созыв. М.: Тип. Товарищества И. Д. Сытина. 1906 С. 452.]
• [elibrary.karelia.ru/book.shtml?levelID=012002&id=6771&cType=1 Первая Государственная Дума. Алфавитный список и подробные биографии и характеристики членов Государственной Думы.] — М.: Тип. Товарищества И. Д. Сытина, 1906. — 175 с.
• Государственная Дума первого призыва. Портреты, краткие биографии и характеристики депутатов. — Москва: «Возрождение», 1906. C. 112.
• Российский государственный исторический архив. Фонд 1278. Опись 9. Дело 121, 886; Опись 1 (1-й созыв). Дело 121; Фонд 1327. Опись 1. 1905 год. Дело 143. Лист 186 оборот.

Отрывок, характеризующий Шервашидзе, Прокофий Леванович

– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…