Каррерас, Хосе

Хосе Каррерас José Carreras
Основная информация
Дата рождения	5 декабря 1946(1946-12-05) (77 лет)
Место рождения	Барселона
Годы активности	с 1970 по наст. время
Страна	Испания Испания
Профессии	оперный певец
Певческий голос	тенор
Сотрудничество	Монтсеррат Кабалье, Лучано Паваротти, Пласидо Доминго
Награды

Хосе́ Карре́рас (исп. José Carreras, полное имя Жозеп Мария Каррерас-и-Коль, кат. Josep Maria Carreras i Coll; 5 декабря 1946, Барселона, Испания) — испанский оперный певец (тенор), известный своими интерпретациями произведений Джузеппе Верди и Джакомо Пуччини.

Биография

Родился 5 декабря 1946 в Барселоне. Демонстрировал музыкальные способности уже с раннего детства. В это время находился под впечатлением от творчества Карузо. Впервые выступил на публике в возрасте восьми лет, исполняя La donna è mobile на испанской государственной радиостанции. В одиннадцать лет выступил в роли рассказчика в El retablo de Maese Pedro Фальи (дискант), потом в ещё одной роли второго плана во втором акте Богемы.

Каррерас учился в Conservatorio Superior de Música del Liceo. Дебютировал в Лисеу в роли Флавио в Норме, где заглавную роль исполняла Монтсеррат Кабалье. Кабалье заметила талант молодого тенора и способствовала тому, чтобы он получил роль первого плана в Лукреции Борджиа Гаэтано Доницетти.

Каррерас вновь пел с Монсеррат Кабалье в 1971, когда дебютировал на лондонской сцене в Марии Стюарт, а позже ещё примерно в пятнадцати постановках.

В 1972 он дебютировал на американской сцене, исполнив роль Пинкертона в Мадам Баттерфляй. В 1974 в Вене он впервые выступил в роли герцога Мантуанского.

К 28 годам Каррерас исполнил уже 24 роли первого плана классического оперного репертуара.

В 1987, когда он находился на вершине славы, врачи поставили ему страшный диагноз: острая лейкемия. Был всего лишь один шанс из десяти, что певцу удастся выжить. Эта болезнь прервала карьеру Каррераса на целый год В следующем году Каррерас создает José Carreras International Leukaemia Foundation, организацию, собирающую пожертвования для финансирования исследований в области лечения лейкемии. Доходы Каррераса от примерно 60 концертов в год поступают в этот фонд.

Едва оправившись от болезни, Каррерас направился в Москву, где в дуэте с Монсеррат Кабалье дал благотворительный концерт в помощь пострадавшим от землетрясения в Армении. Впоследствии артист много раз приезжал с гастролями в Россию.

В 1990 сотни миллионов телезрителей со всего мира могли видеть и слышать концерт «Трёх теноров», открывающий футбольный кубок мира в Риме. Этот концерт, первоначально задумывавшийся как способ помочь фонду Каррераса, стал традиционной встречей Каррераса и его коллег Лучано Паваротти и Пласидо Доминго.

В 1992 году Каррерас выступал на открытии и закрытии Олимпийских игр, проходивших у него на родине, в Барселоне. В начале 1990-х участвовал в постановках «Кармен» и «Самсон и Далила». Затем тенор полностью сосредоточился на сольных выступлениях. В операх его можно было увидеть не чаще, чем один-два раза в год, и каждый раз такое выступление становилось событием мирового масштаба. Последнюю партию артист спел в 1998 году в опере «Слай» Вольфа-Феррари, в 1999 году в той же постановке пел в США, на американской премьере в Вашингтонской опере.

В 1990-х и начале 2000-х годов Каррерас давал в среднем 50 концертов в год. В 2009 году тенор объявил о завершении оперной карьеры, поскольку не мог больше выдерживать изнурительные нагрузки на театральной сцене.

Помимо оперы, Каррерас выступал в жанре сарсуэлы. Также он принял участие (как в студии, так и на сцене) в музыкальной комедии West Side Story.

16 марта 2014 года выступил на церемонии закрытия Паралимпийских игр в Сочи, исполнив гимн Паралимпиады вместе с Дианой Гурцкая.

Каррерас — почётный доктор ряда университетов мира. Посол Доброй Воли ЮНЕСКО.

В честь Каррераса в Испании названы консерватория, несколько музыкальных школ и концертных залов.

Личная жизнь и характер

В 1992 году тенор расстался со своей супругой Мерседес Перес, от брака с которой, заключённого в 1971 году, имеет двоих детей — сына Альберта (р.1972) и дочь Жулию (р.1977). В 2006 году тенор женился на бывшей австрийской стюардессе Ютте Егер, но и этот брак распался в 2011 году.

Каррерас живёт на скромной вилле на побережье в часе езды от Барселоны.

Знающие певца друзья характеризуют его как весьма противоречивую натуру. Отмечается, что в Каррерасе удивительно сочетаются замкнутость и закрытость с буйным темпераментом и колоссальным жизнелюбием. Принцесса Каролина Монакская указывала: «Он кажется мне несколько скрытным, его трудно вытащить из его раковины. Он чуть-чуть сноб, но имеет на это право. Порой он забавный, чаще — бесконечно сосредоточенный… Но я всегда люблю его и ценю не только как великого певца, но и как просто милого, много испытавшего человека». По мнению Марии Антонии Каррерас Коль, «Хосе — совершенно непредсказуемый человек. В нём сочетаются такие противоположные черты, что порой это кажется невероятным. Например, он поразительно сдержанный человек, настолько, что некоторым даже кажется, будто бы у него вообще нет никаких чувств. А на самом деле он обладает самым взрывным темпераментом из всех, с которыми мне приходилось сталкиваться. А я их видела немало, ведь в Испании они совсем не редкость».

Награды

• Кавалер Большого креста ордена «За заслуги перед Итальянской Республикой» (1996)
• Великий офицер ордена «За заслуги перед Итальянской Республикой» (1991)

Введён в Зал славы журнала Gramophone .

Ссылки

• [www.jcarreras.com/ Неофициальный сайт, посвященный Каррерасу]
• [imdb.com/name/nm0007168/ Хосе Каррерас в Internet Movie Database]
• Борис Тарасов. [bftarasov.ru/publ/8-1-0-23 Каррерас выучил одно слово по-русски]. РБК daily (6 сентября 2006). [www.webcitation.org/65oAfafof Архивировано из первоисточника 29 февраля 2012].

Отрывок, характеризующий Каррерас, Хосе

Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.