Карузос, Христос
| Христос Карузос | |
| греч. Χρήστος Καρούζος | |
| Научная сфера: | |
|---|---|
| Альма-матер: | |
| Награды и премии: |
|
Хри́стос Кару́зос (греч. Χρήστος Καρούζος; 14 января 1900, Амфиса, ном Фокида, Греция — 30 июля 1967, Афины) — видный греческий археолог 20 века[1], академик.
Содержание
Биография
Родился в 1900 году в городе Амфисса, ном Фокида, Средняя Греция, где провёл свои детские годы и окончил гимназию. В 1916 году в шестнадцатилетнем возрасте поступил на Философский факультет Афинского университета, где изучал философию и археологию.
Ещё будучи студентом, в 1919 году был принят на работу в Археологическую службу. Диплом получил в 1921 году. В 1928−1930 гг. продолжил учёбу в Мюнхене и Берлине, где учился у таких известных историков искусств как Пиндер и Роденвальдт.
В 1925 году получил должность хранителя древностей, последовательно в археологических регионах Средняя Греция, Аттика, Фессалия, Спарта, Киклады и, позже, генерального хранителя Археологической службы.
В 1930 году Карузос издал свою первую работу — «Посейдон Артемисиона», посвящённую одноимённой бронзовой статуе. Эта публикация сделала его известным в международных археологических кругах.
Писательская и переводческая деятельность
Имея философское и историческое образование и владея немецким языком, Карузос перевёл на греческий ряд исторических и философских работ, включая «Марксизм и философия» писателя Karl Kors (1927) и первую часть «Анти-Дюринга» Фридриха Энгельса под заголовком «Философия» (1928), подписываясь псевдонимом Христос Кастритис.
Среди переведённых Карузосом авторов Κ. Krumbacher, "Византийская литература " (1927), W. Kranz, "Новый гуманизм в Германии " (1928) и Κ. Schoeder, «Метафизика истории» (1928).
В целях безопасности Карузос далее пользовался псевдонимом Христос Логарис в труде «Издание софиста» и томе воспоминаний Димитриса Глиноса (1946 года), что, однако, не защитило его жизнь и карьеру от нападок и преследований, которым подвергались все его идейные соратники[2].
Подвиг хранителей древностей
В годы тройной германо-итало-болгарской оккупации Греции 27 хранителей древностей Археологической службы, возглавляемые Христосом Карузосом и византинологом (впоследствии директором Национальной галереи) Мариносом Каллигасом, с опасностью для собственной жизни, совершили титанический труд по скрытию древностей от оккупантов. Хранители древностей были вынуждены разрушить свои собственный труд десятилетий, рассеивая и закапывая экспозиции музеев в крипты церквей и пещеры.
Национальный археологический музей (Афины) не имел много альтернатив: его экспозиции, под руководством Карузоса, были закопаны в залах музея и никто из многочисленных участников этой операции не выдал эту информацию оккупантам. Основные греческие музеи в годы оккупации остались практически без своих главных экспонатов[3].
Вопрос награбленных древностей
Однако, за отсутствием достаточного времени и необъятностью памятников и древностей, сотни периферийных музеев, археологических площадок, церквей и монастырей стали объектом грабежа. После войны Карузос и Каллигас, вместе с другими археологами, организованными в ЭАМ (Национально-освободительный фронт), подготовили доклад с детальными списками древностей, похищенных оккупантами[4]. Доклад в 166 страниц был опубликован в 1946 году и разделялся на главы «Хищения», «Несанкционированные раскопки», « Разрушения». Каждая из глав имела подразделения, касающиеся соответственно немецких, итальянских и болгарских оккупантов.
Основная часть доклада касается Германии. Но, хотя доклад часто подкреплён именами и даже адресами грабителей и получателей награбленного, ни одно из послевоенных греческих правительств, ссылаясь на отсутствие информации, не выступило с официальным иском к союзной (сначала в НАТО, а затем в Европейском союзе) Германии, и вопрос возвращения награбленных древностей завис, вместе с вопросами невыплаченных до сих пор Германией репараций за разрушения и возвращения насильственного оккупационного займа Банком Германии[5].
Послевоенные годы
После освобождения, в 1945 году, Карузос приступил к реорганизации экспозиции музея. Эту работу он закончил в 1964 году.
Одновременно Карузос производил раскопки в разных регионах Греции. Карузос был одним из учредителей греческого отделения Международного союза критиков искусств[6]. Его статьи, как критика, характеризовали «свет и просвещение и ни в коей мере не схоластическая археология»[7].
Вместе с другими греческими интеллигентами Карузос встал на защиту выставки греческого художника Стериса против нападок дирекции Национальной галереи[8]), и «18 критических статей вокруг одной выставки», стали «манифестом изобразительного модернизма в Греции»[9].
Почётные отличия
Карузос был одной из фигур, повлиявших на духовную жизнь страны[10]. За его вклад он был награждён разными почётными отличиями.
Карузос был провозглашён почётным профессором университета города Базель, Швейцария. В 1955 году Карузос был избран членом Баварской академии наук и Афинской академии, с которой, однако, сразу же столкнулся в вопросе реформы в образовании[11]. Карузос был награждён греческим орденом Орден Феникса (Греция), и был членом археологических институтов Берлина и Вены.
Семни Карузу
Карузос ещё со студенческих лет связал свою жизнь с Семни Карузу (Папаспириди), на которой женился в 1931 году[1]. Семни была одной из двух первых женщин, поступивших в археологическую службу в 1921 году и прослуживших там до 1964 года. Вместе с Христосом Карузосом ей принадлежит заслуга в послевоенной реорганизации Археологического музея Афин, «чего было бы достаточно для упоминания их имён»[1].
До 1984 года Семни опубликовала 120 работ в греческих и иностранных археологических изданиях, из которых 18 были изданы отдельными томами. Особенно значительным был её вклад в изучении греческой амфоры. Семни стала почётным профессором Аристотелева университета города Фессалоники университетов городов Тюбинген и Лион, почётным членом 3-х академий (Британской, Гётингена, Катании) и почётным членом многих археологических обществ Европы и Америки[1].
Некоторые из работ Х. Карузоса
- Το Αμφιάρειο του Ωρωπού — Амфиарион Оропоса (Афины, 1926).
- Ο Ποσειδών του Αρτεμισίου — Посейдон Артемисиона (ΑΔ 13, 1930, 41-104).
- Το Μουσείο της Θήβας — Музей Фив (Афины, 1934).
- Eine naxische Amphora des fruheren 7. Jahrhunderts (JDA/52, 1937, 166—197).
- G. Pfohl, Inschriften der Griechen, 85-125. Wissenschaftliche Buchgesellschaft, Darmstadt, 1972.
- Ρόδος — Ιστορία — Μνημεία — Τέχνη — Родос — История — Памятники — Искусство (Афины 1949. Переиздано: Έσπερος, Αθήνα 1973).
- An early classical disc relief from Melos (JHS 71, 1951, 96-110).
- Aristodikos, zur Geschiechte der spatarchaischen griechischen Plastik und der Grabstatue, Stuttgard, 1961.
Напишите отзыв о статье "Карузос, Христос"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 Μανόλης Ανδρόνικος, Ελληνικός Θησαυρός, σελ.173, ISBN 960-03-1139-0
- ↑ [www.tanea.gr/default.asp?pid=2&ct=1&artid=4111425 «Χρήστος Καρούζος: Ο πνευματικότερος εκφραστής της Κλασικής Αρχαιολογίας»]
- ↑ [www1.rizospastis.gr/wwwengine/story.do?id=3212014 Άρθρο στην εφημερίδα Ριζοσπάστης] με απόσπασμα του Καρούζου από το περιοδικό «ΜΕΝΤΩΡ»
- ↑ [www.tanea.gr/default.asp?pid=2&ct=1&artid=4041559 TA NEA](7-11-1998)
- ↑ [www1.rizospastis.gr/wwwengine/story.do?id=3212014 Άρθρο στην εφημερίδα Ριζοσπάστης] Конгресс о немецких репарациях 2-4/12/2005
- ↑ [www.aica-hellas.org/histgr.html Ιστορικό aica hellas]
- ↑ 7 Ημέρες , Καθημερινή (8 Μαρτίου 1998). «Σωματία Τεχνοκριτών στην Ελλάδα» — Συνέντευξη Αλέξανδρου Ξύδη στο Δημήτρη Παυλόπουλο.
- ↑ Εφ. Ριζοσπάστης: [www2.rizospastis.gr/story.do?id=4641133&publDate=20/7/2008 «Μεταξύ παράδοσης και μοντερνισμού»] (20-8-2008)
- ↑ [85.72.36.238/epmas/site/content.php?sel=353&category_id=&artist_id=1605 Εθνική Πινακοθήκη]
- ↑ [www.tovima.gr/default.asp?pid=2&artid=190691&ct=47&dt=24/08/2008 Το Βήμα] Κείμενο του Αθανασίου Σιδέρη
- ↑ [www.tanea.gr/default.asp?pid=30&ct=19&artid=20646&enthDate=05052007 Τα Νέα — ΒΙΒΛΙΟΔΡΟΜΙΟ]
Ссылки
- [odysseus.culture.gr/a/5/ga50.jsp?obj_id=8515 Υπουργείο Πολιτισμού-Γλωσσάρι]
- [www.tanea.gr/default.asp?pid=2&ct=1&artid=4111425 «Χρήστος Καρούζος: Ο πνευματικότερος εκφραστής της Κλασικής Αρχαιολογίας»] — Αφιέρωμα του καθ. Άγγελου Δεληβορριά, στην εφημερίδα ΤΑ ΝΕΑ. (3 Φεβρουαρίου 2000)
Литература
- Δ. Κραβαρτόγιαννου: Ιστορία της Πόλεως Αμφίσσης-Συμπληρώματα
- Νέα Εστία, τόμος 122, 1987, 115—158
- Β.Χ. Πετράκος, Η περιπέτεια της Ελληνικής Αρχαιολογίας στον βίο του Χρήστου Καρούζου, 1995.
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Карузос, Христос
Тетушка приняла в свой уголок двух молодых людей, но, казалось, желала скрыть свое обожание к Элен и желала более выразить страх перед Анной Павловной. Она взглядывала на племянницу, как бы спрашивая, что ей делать с этими людьми. Отходя от них, Анна Павловна опять тронула пальчиком рукав Пьера и проговорила:– J'espere, que vous ne direz plus qu'on s'ennuie chez moi, [Надеюсь, вы не скажете другой раз, что у меня скучают,] – и взглянула на Элен.
Элен улыбнулась с таким видом, который говорил, что она не допускала возможности, чтобы кто либо мог видеть ее и не быть восхищенным. Тетушка прокашлялась, проглотила слюни и по французски сказала, что она очень рада видеть Элен; потом обратилась к Пьеру с тем же приветствием и с той же миной. В середине скучливого и спотыкающегося разговора Элен оглянулась на Пьера и улыбнулась ему той улыбкой, ясной, красивой, которой она улыбалась всем. Пьер так привык к этой улыбке, так мало она выражала для него, что он не обратил на нее никакого внимания. Тетушка говорила в это время о коллекции табакерок, которая была у покойного отца Пьера, графа Безухого, и показала свою табакерку. Княжна Элен попросила посмотреть портрет мужа тетушки, который был сделан на этой табакерке.
– Это, верно, делано Винесом, – сказал Пьер, называя известного миниатюриста, нагибаясь к столу, чтоб взять в руки табакерку, и прислушиваясь к разговору за другим столом.
Он привстал, желая обойти, но тетушка подала табакерку прямо через Элен, позади ее. Элен нагнулась вперед, чтобы дать место, и, улыбаясь, оглянулась. Она была, как и всегда на вечерах, в весьма открытом по тогдашней моде спереди и сзади платье. Ее бюст, казавшийся всегда мраморным Пьеру, находился в таком близком расстоянии от его глаз, что он своими близорукими глазами невольно различал живую прелесть ее плеч и шеи, и так близко от его губ, что ему стоило немного нагнуться, чтобы прикоснуться до нее. Он слышал тепло ее тела, запах духов и скрып ее корсета при движении. Он видел не ее мраморную красоту, составлявшую одно целое с ее платьем, он видел и чувствовал всю прелесть ее тела, которое было закрыто только одеждой. И, раз увидав это, он не мог видеть иначе, как мы не можем возвратиться к раз объясненному обману.
«Так вы до сих пор не замечали, как я прекрасна? – как будто сказала Элен. – Вы не замечали, что я женщина? Да, я женщина, которая может принадлежать всякому и вам тоже», сказал ее взгляд. И в ту же минуту Пьер почувствовал, что Элен не только могла, но должна была быть его женою, что это не может быть иначе.
Он знал это в эту минуту так же верно, как бы он знал это, стоя под венцом с нею. Как это будет? и когда? он не знал; не знал даже, хорошо ли это будет (ему даже чувствовалось, что это нехорошо почему то), но он знал, что это будет.
Пьер опустил глаза, опять поднял их и снова хотел увидеть ее такою дальнею, чужою для себя красавицею, какою он видал ее каждый день прежде; но он не мог уже этого сделать. Не мог, как не может человек, прежде смотревший в тумане на былинку бурьяна и видевший в ней дерево, увидав былинку, снова увидеть в ней дерево. Она была страшно близка ему. Она имела уже власть над ним. И между ним и ею не было уже никаких преград, кроме преград его собственной воли.
– Bon, je vous laisse dans votre petit coin. Je vois, que vous y etes tres bien, [Хорошо, я вас оставлю в вашем уголке. Я вижу, вам там хорошо,] – сказал голос Анны Павловны.
И Пьер, со страхом вспоминая, не сделал ли он чего нибудь предосудительного, краснея, оглянулся вокруг себя. Ему казалось, что все знают, так же как и он, про то, что с ним случилось.
Через несколько времени, когда он подошел к большому кружку, Анна Павловна сказала ему:
– On dit que vous embellissez votre maison de Petersbourg. [Говорят, вы отделываете свой петербургский дом.]
(Это была правда: архитектор сказал, что это нужно ему, и Пьер, сам не зная, зачем, отделывал свой огромный дом в Петербурге.)
– C'est bien, mais ne demenagez pas de chez le prince Ваsile. Il est bon d'avoir un ami comme le prince, – сказала она, улыбаясь князю Василию. – J'en sais quelque chose. N'est ce pas? [Это хорошо, но не переезжайте от князя Василия. Хорошо иметь такого друга. Я кое что об этом знаю. Не правда ли?] А вы еще так молоды. Вам нужны советы. Вы не сердитесь на меня, что я пользуюсь правами старух. – Она замолчала, как молчат всегда женщины, чего то ожидая после того, как скажут про свои года. – Если вы женитесь, то другое дело. – И она соединила их в один взгляд. Пьер не смотрел на Элен, и она на него. Но она была всё так же страшно близка ему. Он промычал что то и покраснел.
Вернувшись домой, Пьер долго не мог заснуть, думая о том, что с ним случилось. Что же случилось с ним? Ничего. Он только понял, что женщина, которую он знал ребенком, про которую он рассеянно говорил: «да, хороша», когда ему говорили, что Элен красавица, он понял, что эта женщина может принадлежать ему.
«Но она глупа, я сам говорил, что она глупа, – думал он. – Что то гадкое есть в том чувстве, которое она возбудила во мне, что то запрещенное. Мне говорили, что ее брат Анатоль был влюблен в нее, и она влюблена в него, что была целая история, и что от этого услали Анатоля. Брат ее – Ипполит… Отец ее – князь Василий… Это нехорошо», думал он; и в то же время как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что другой ряд рассуждений всплывал из за первых, что он в одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем другою, и как всё то, что он об ней думал и слышал, может быть неправдою. И он опять видел ее не какою то дочерью князя Василья, а видел всё ее тело, только прикрытое серым платьем. «Но нет, отчего же прежде не приходила мне в голову эта мысль?» И опять он говорил себе, что это невозможно; что что то гадкое, противоестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке. Он вспоминал ее прежние слова, взгляды, и слова и взгляды тех, кто их видал вместе. Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил тысячи таких намеков со стороны князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он уж себя чем нибудь в исполнении такого дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать. Но в то же время, как он сам себе выражал это решение, с другой стороны души всплывал ее образ со всею своею женственной красотою.
В ноябре месяце 1805 года князь Василий должен был ехать на ревизию в четыре губернии. Он устроил для себя это назначение с тем, чтобы побывать заодно в своих расстроенных имениях, и захватив с собой (в месте расположения его полка) сына Анатоля, с ним вместе заехать к князю Николаю Андреевичу Болконскому с тем, чтоб женить сына на дочери этого богатого старика. Но прежде отъезда и этих новых дел, князю Василью нужно было решить дела с Пьером, который, правда, последнее время проводил целые дни дома, т. е. у князя Василья, у которого он жил, был смешон, взволнован и глуп (как должен быть влюбленный) в присутствии Элен, но всё еще не делал предложения.
«Tout ca est bel et bon, mais il faut que ca finisse», [Всё это хорошо, но надо это кончить,] – сказал себе раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает в этом деле. «Молодость… легкомыслие… ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту: – mais il faut, que ca finisse. После завтра Лёлины именины, я позову кое кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец!»
Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтобы у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания. Он каждый день говорил себе всё одно и одно: «Надо же, наконец, понять ее и дать себе отчет: кто она? Ошибался ли я прежде или теперь ошибаюсь? Нет, она не глупа; нет, она прекрасная девушка! – говорил он сам себе иногда. – Никогда ни в чем она не ошибается, никогда она ничего не сказала глупого. Она мало говорит, но то, что она скажет, всегда просто и ясно. Так она не глупа. Никогда она не смущалась и не смущается. Так она не дурная женщина!» Часто ему случалось с нею начинать рассуждать, думать вслух, и всякий раз она отвечала ему на это либо коротким, но кстати сказанным замечанием, показывавшим, что ее это не интересует, либо молчаливой улыбкой и взглядом, которые ощутительнее всего показывали Пьеру ее превосходство. Она была права, признавая все рассуждения вздором в сравнении с этой улыбкой.
