Катастрофа Ли-2 под Анадырем (1956)

Катастрофа под Анадырем
Ли-2, аналогичный разбившемуся
Общие сведения
Дата	9 декабря 1956 года
Время	00:40 МСК
Характер	Столкновение с горой
Причина	Ошибка экипажа
Место	гора Иоанна, Золотой хребет, 35 км СВ Анадыря, Чукотский АО, Магаданская область (РСФСР, СССР)
Воздушное судно
Модель	Ли-2
Авиакомпания	Аэрофлот (Дальневосточное ТУ ГВФ, Магаданская аг)
Пункт вылета	Залив Лаврентия
Остановки в пути	Уэлькаль
Пункт назначения	Угольный, Анадырь
Бортовой номер	СССР-Л5033
Дата выпуска	31 мая 1950 года
Пассажиры	7
Экипаж	5
Погибшие	12 (все)

Не следует путать с Катастрофа Ли-2 под Анадырем (1946).

Катастрофа Ли-2 под Анадырем — авиационная катастрофа самолёта Ли-2 компании Аэрофлот, произошедшая в воскресенье 9 декабря 1956 года в районе Анадыря, при этом погибли 12 человек.

Самолёт

Ли-2 с заводским номером 18435609 и серийным 356-09 был выпущен Ташкентским авиационным заводом 31 мая 1950 года. Авиалайнер получил бортовой номер СССР-Л5033 и был передан Главному управлению гражданского воздушного флота, которое в свою очередь направило его в 194-й лётный отряд в составе Магаданской авиагруппы Дальневосточного территориального управления гражданского воздушного флота. Общая наработка самолёта составляла 5333 лётных часа.

Экипаж

• Проверяющий — пилот-инструктор Кручинин Иван Иванович
• Командир воздушного судна — Абрамян Степан Оганесович
• Второй пилот Эдемский Анатолий Михайлович
• Бортмеханик — Уланов Анатолий Тимофеевич
• Бортрадист — Александров Леонид Григорьевич

Катастрофа

Самолёт выполнял регулярный рейс из Лаврентии в Анадырь с последней промежуточной остановкой в Уэлькале с ночёвкой. Утром 9 декабря в 00:20Ли-2 с 5 членами экипажа, 7 пассажирами и 580 килограммами груза на борту вылетел из Уэлькали в Анадырь. Согласно прогнозу погоды, на маршруте ожидалась переменная облачность высотой 600—1000 метров, слабый западный ветер, позёмок, видимость 4—6. Схожие погодные условия ожидались и в районе Анадыря. Полёт должен был проходить на эшелоне 1500 метров. В 00:27 экипаж связался с диспетчером в Анадырском аэропорту и, сообщив о визуальном полёте, запросил погоду. В 00:40 экипаж вновь связался с анадырским диспетчером и спросил, есть ли вылеты из Анадыря в бухту Провидения. После этого борт Л5033 больше диспетчера не вызывал и на связь не выходил.

Организованными поисками самолёт был обнаружен в 35 километрах северо-восточнее Анадыря, а лишь 13 декабря к месту падения вышла поисковая группа. Следуя в 8 километрах левее заданной линии пути, авиалайнер с работающими двигателями на высоте 720 метров врезался в сопку высотой 920 метров на юго-западном склоне горы Иоанна (Золотой хребет), взорвался и полностью разрушился. Все 12 человек на его борту погибли.

Расследование

Анализ

Самолёт должен был пролететь вдоль долины промеж двух хребтов, но так как он уклонился влево на 8 километров, то оказался прямо над Золотым хребтом. Этого можно было бы избежать, знай экипаж своё местонахождение. Однако в найденном на борту бортжурнале не было никаких записей о пеленгах, да и самих пеленгов экипаж не запрашивал. Хотя диспетчер в Анадыре получал сообщения с борта Л5033, но о том что этот самолёт вылетел, из аэропорта Уэлькаль сообщили только в 01:05, когда уже произошла катастрофа. Помимо этого, экипаж даже влетел в зону Анадырского аэропорта и уже видел Анадырь, но не стал сообщать диспетчеру о входе в зону. Сам диспетчер при этом не контролировал полёт, не использовал радиопеленгатор, в том числе и ПВО, а также не запрашивал у экипажа, как проходит полёт. Как установила комиссия, это было стандартной практикой в диспетчерском центре аэропорта. Опросы экипажей других самолётов показали, что вершины хребта в это время были закрыты переменной облачностью и позёмкой. Экипаж видел аэропорт и считал, что полёт происходит по линии пути над долиной, поэтому, не получая разрешение от диспетчера, начал снижение. Лайнер влетел в облака, после чего неожиданно для пилотов произошло столкновение с горой.

Причины

По мнению комиссии, катастрофа произошла из-за того, что самолёт уклонился в сторону гор от линии заданного пути, после чего экипаж, не видя закрытые позёмкой и облаками горы, начал снижаться. Есть вероятность, что когда Ли-2 находился на высоте 100—200 метров над горами, то он попал в нисходящие воздушные потоки, что ускорило снижение. Способствовали катастрофе недостаточная дисциплинированность пилота-инструктора, а также то, что диспетчер в Анадырском аэропорту плохо контролировал полёт авиалайнера.

Отрывок, характеризующий Катастрофа Ли-2 под Анадырем (1956)

И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.