Каюкин, Михаил Иванович

Михаил Иванович Каюкин
Дата рождения	24 сентября 1918(1918-09-24)
Место рождения	деревня Белое, Лапушинская волость, Курганский уезд, Тобольская губерния, Сибирская республика (ныне деревня не существует, находилась в Мокроусовском районе, Курганской области)
Дата смерти	7 апреля 1965(1965-04-07) (46 лет)
Место смерти	Свердловск, Свердловская область, РСФСР, СССР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	артиллерия
Годы службы	1940—1945
Звание	гвардии майор
Часть	34-й гвардейский артиллерийский полк 6-й гвардейской стрелковой дивизии 13-й армии
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Михаил Иванович Каюкин (24 сентября 1918, Белое, ныне Курганская область — 7 апреля 1965, Свердловск) — гвардии майор Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1945).

Биография

Михаил Иванович Каюкин родился 24 сентября 1918 года в крестьянской семье в деревне Белое Лапушинской волости, Курганского уезда Тобольской губернии. В то время территория губернии находилась под контролем Сибирской республики.

В 1933 году окончил семилетнюю школу и в связи со смертью отца выехал к старшему брату в город Омск. Окончив в 1937 году Омский педагогический техникум, работал учителем истории в школах Азовского и Марьяновского районов Омской области.

В 1940 году Каюкин призван на службу в Рабоче-крестьянскую Красную Армию. Ускоренным курсом окончил Томское артиллерийское училище. С июля 1941 года — на фронтах Великой Отечественной войны. Принимал участие в боях на Западном, Центральном и 1-м Украинском фронтах, три раза был тяжело ранен.

С 1942 года член ВКП(б), c 1952 года — КПСС.

К январю 1945 года гвардии майор Михаил Каюкин командовал дивизионом 34-го гвардейского артиллерийского полка 6-й гвардейской стрелковой дивизии 13-й армии 1-го Украинского фронта. Отличился во время форсирования Одера.

26—29 января 1945 года дивизион Каюкина одним из первых переправился через Одер в районе города Штейнау (ныне — Сцинава, Польша) и принял активное участие в боях за плацдарм на его западном берегу. Артиллеристы Каюкина в течение трёх суток успешно отражали немецкие контратаки, нанеся противнику большие потери в боевой технике и живой силе.

В сентябре 1945 года Каюкин был уволен в запас. Проживал в Омске и Свердловске, находился на руководящих должностях в государственных учреждениях.

Михаил Иванович Каюкин скоропостижно скончался 7 апреля 1965 года. Похоронен на Сибирском кладбище.

Награды

• Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 апреля 1945 года гвардии майор Михаил Каюкин был удостоен высокого звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» за номером 4818.
• Орден Александра Невского (19 августа 1944).
• Орден Отечественной войны 2-й степени (3 ноября 1943).
• Орден Красной Звезды (21 августа 1943).
• Медаль «За отвагу» (7 октября 1942).
• Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.».

Литература

• Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.
• Золотое созвездие Зауралья. Кн. 1. Курган. Парус-М., 2000.
• Шлевко Г. М. Ради жизни на земле. — Омск, 1972.

Отрывок, характеризующий Каюкин, Михаил Иванович

«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.