Клабунд

Клабунд (нем. Klabund; наст. имя Альфред Геншке, нем. Alfred Henschke; 4 ноября 1890, Кросно-Оджаньске — 14 августа 1928, Давос) — немецкий поэт, прозаик и драматург, экспрессионист .

Биография

Альфред Геншке, позже взявший себе литературный псевдоним Клабунд, родился в семье аптекаря. Уже в 16-летнем возрасте заболел туберкулёзом, в течение всей своей недолгой жизни был вынужден заниматься санаторным лечением в Италии и Швейцарии, что отрицательно сказывалось также на материальном положении его семьи.

По окончании гимназии в 1909 году во Франкфурте-на-Одере он изучал в Мюнхенском университете химию и фармакологию, а затем — философию, филологию и театральное искусство (в Мюнхене, Берлине и в Лозанне). Во время учёбы в Мюнхене сблизился с местной театральной богемой и подружился с писателем Франком Ведекиндом — предтечей немецкого экспрессионизма. В 1912 году Геншке бросил учёбу, в том же годубыли опубликованы его первые стихотворения, подписанные псевдонимом «Клабунд». Как объяснял сам Геншке, этот псевдоним он взял из преклонения перед писателем Петером Хилле, ведшем образ жизни поэта-бродяги (вагабунда). Кроме этого псевдонима, Геншке иногда использовал и некоторые другие.

Первый сборник его стихотворений под названием «Утренняя заря! Клабунд! И дни мрачнеют!» (Morgenrot! Klabund! Die Tage dämmern!) вышел в Берлине в 1913 году. Свой первый роман — «Рубин. Роман молодого человека (Der Rubin. Roman eines jungen Mannes)» — Клабунд закончил в мае 1914 года в Арозе (Швейцария) и отправил его для публикации в Берлин. Однако начавшаяся Первая мировая война и трения между автором и издателем привели к тому, что «Рубин» вышел в свет уже после смерти автора, в 1929 году, в Вене. В 1913 году Клабунд начал сотрудничать с журналом «Пан», а также с журналами «Югенд» и «Симплициссимус». Вступление Германии в войну Клабунд, как и значительная часть немецкой интеллигенции, принял восторженно и приветствовал её сочинением целой серии патриотических солдатских песен. В армию же, в связи с заболеванием туберкулёзом, поэт призван не был. В этот период своего творчества он начал интересоваться культурой и литературой Востока: он много переводил из китайской и японской, а также исламской средневековой литературы (сочинения Лао-цзы, Омара Хайяма, Хафиза, китайской и японской военной лирики и др.). В 1915 году он отправился на лечение в туберкулёзный санаторий в швейцарский Давос.

Со временем, по мере того как фронты Первой мировой требовали всё больше жертв, Клабунд превратился в активного противника войны. В 1917 году цюрихская газета «Neue Zürcher Zeitung» опубликовала его открытое письмо императору Вильгельму II с требованием уйти в отставку. В связи с этим против Клабунда в Германии был начат судебный процесс по обвинению в предательстве. Сам же поэт в Швейцарии сблизился с пацифистами, группировавшимися вокруг издания «Белые листы» (Die Weißen Blätter), для которого и он писал. В 1918 году вышел из печати роман Клабунда «Браке» (Bracke), имевший успех у читателей. В том же году он женился на Брунхильде Геберле, с которой познакомился в туберкулёзном санатории. Супруга поэта скончалась через полгода при родах; ребёнок умер в феврале 1919 года.

В 1920 году писатель создал лирический роман «Мариетта» (Marietta), посвящённый его подруге и музе, танцовщице кабаре Мариетте ди Монако. В 1923 он вновь женился — на актрисе Кароле Неер, брак с которой был неспокойным и сопровождался постоянными скандалами, изменами Каролы и т. п. В 1925 году Клабунд создал драму «Меловой круг» (Der Kreidekreis), написанную на темы из китайской поэзии (о легенданом судье Бао Чжэне) и поставленную в том же году в театре Мейсена, а затем в Берлине. Пьеса имела оглушительный успех и стала исходным материалом для других произведений — оперы Александра фон Цемлински того же названия (1933) и пьесы Бертольта Брехта «Кавказский меловой круг» (1944—1945). В последующие годы Клабунд регулярно писал репризы и сценарии для постановок в берлинских кабаре. В 1920-е годы сочинённые им куплеты и песенки были очень популярны в Германии. В 1928 году, во время поездки в Италию, поэт заболел воспалением лёгких, что в сочетании с туберкулёзом, которым он страдал уже долгие годы, было смертельно опасно. Для лечения он уехал в Давос, где и умер на руках своей супруги, Каролы Неер.

В честь поэта в Вене в 1933 году была названа одна из улиц (Klabundgasse).

В творческое наследие Клабунда вошли 25 драм и 14 романов, часть из которых были опубликованы уже после его смерти, большое количество рассказов, стихотворений и шванков, литературные переводы и статьи по культурологии и истории литературы. Среди романов писателя были и посвящённые истории России — «Пётр» (изд. 1923) и «Распутин» (изд. 1929). В 1998—2003 годах в Германии вышло в свет 8-томное собрание его сочинений (изд. Elfenbein Verlag, Гейдельберг и Берлин).

Литература

• Sander L. Gilman: Form und Funktion: eine strukturelle Untersuchung der Romane Klabunds. Frankfurt am Main: Athenäum 1971.
• Martina Hanf: Klabund: «Ich würde sterben, hätt ich nicht das Wort». Akademie der Künste, Berlin 2010.
• Guido von Kaulla: Brennendes Herz Klabund. Legende und Wirklichkeit. Zürich und Stuttgart 1971.
• Paul Raabe: Klabund in Davos. Texte, Bilder, Dokumente. Zürich: Arche 1990.
• Kurt Wafner: Ich bin Klabund. Macht Gebrauch davon. Leben und Werk des Dichters Alfred Henschke, Verlag Edition AV, Frankfurt am Main 2003.
• Christian von Zimmermann: Klabund — Vom expressionistischen Morgenrot zum Dichter der Jazz-Zeit. Eine biographische Skizze. In: Klabund, Werke in acht Bänden. Band 8. Berlin 2003, S. 411—464.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Клабунд

Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.