Коваленко, Григорий Алексеевич

Григорий Алексеевич Коваленко
укр. Григорій Олексійович Коваленко
Псевдонимы:	Грицько Коваленко, Гр. Ков., Г. К., Гр. Вільний, К. Вільний, К. В., Гр. Липняцький
Дата рождения:	24 января 1868(1868-01-24)
Место рождения:	с. Липняки Переяславского уезда Полтавская губерния (тепер пгт. Барышевка Барышевского района, Киевской области, Украины)
Дата смерти:	28 октября 1937(1937-10-28) (69 лет)
Место смерти:	Полтава
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Род деятельности:	писатель, историк журналист, этнограф
Годы творчества:	1890-1937
Язык произведений:	украинский

Григорий Алексеевич Коваленко (укр. Григорій Олексійович Коваленко; 24 января 1868, с. Липняки Переяславского уезда Полтавской губернии (тепер пгт. Барышевка Барышевского района, Киевской области, Украины) — 28 октября 1937, Полтава) — украинский писатель, журналист, историк, этнограф, художник, театрал и издатель.

Биография и творчество

Родился в семье зажиточного казака. Три года учился в народной школе, затем с 1880 — в Полтавской фельдшерский школе. В это время у него возник интерес к рисованию и сбору фольклора. С 1886 по 1890 работал земским фельдшером и учительствовал в селе Демьянец, собирал этнографические материалы.

В 1890 Г. Коваленко переехал в Москву, где для повышения квалификации на протяжении пяти лет служил в клинике Московского университета. В это время начал свою литературную деятельность. Для народных изданий написал книжечку «О лечении ран», которая несколько раз переиздавалась на русском, украинском и болгарском языках.

В 1891 поместил в «Этнографическом обозрении» (Москва), свой первый научный труд «О народной медицине в Переяславском уезде» за ней последовали научно-популярные брошюры «Хлопоты в селе Белашевцы», «Чума на людях», «От чего умерла Мелася». В том же году начал сотрудничать со львовским журналом «Зоря», «Дзвін» и др., где публиковал свои стихотворения, статьи, рисунки-иллюстрации к произведениям Т. Г. Шевченко. Лучшие из этих произведений — рассказ «Неожиданности», «Вишневское дело», «Народные песни», «Ворожея», статья «Чудодейные криницы» и др.

С 1896 Г. Коваленко жил в Чернигове, где работал секретарем в Черниговской земской управе. Близко сошелся с Б. Гринченко, М. Коцюбинским и другими деятелями культурно-просветительского движения, активно участвовал в общественной работе.

В Чернигове в народном сборнике, который издал Б. Гринченко, опубликовал ряд произведений, в частности, сборник рассказов и поэм «Правдивое слово», очерк «Иван Котляревский», серию литературных портретов украинских писателей. Выступал как критик, писал стихотворения, драматургическую поэму из жизни эллинов «Зоя».

В 1905 поселился в Полтаве. Работал в городской думе до 1917, не прекращая общественной и литературной работы. Вместе с Панасом Мирным издавал еженедельник «Родной край» (1905—1906), принимал участие в издании и редактировании медицинско-естественного журнала «Жизнь и знание» (1913—1914), сотрудничал в губернской ученой архивной комиссией.

Занимался этнографическими исследованиями. В «Этнографическом обозрении» вышли его труды «О народной медицине в Переяславском уезде Полтавской губернии» (1891), «О народной медицине малороссов» (1891), «Некоторые черты украинского стиля в связи с вопросом о происхождении украинского дома» (1906).

В 1906 опубликовал книгу «Украинская история. Рассказ из истории Украины»

За печатание запрещенных цензурой произведений Г. Коваленко, как редактора журнала «Родной край» судили в 1907.

В 1913 приступил к изданию журнала «Жизнь и знание» (с 1914 — «Вестник жизни и знания»). Это издание адресовалось всем, кто заботился «об образовании, здоровой жизни и лучшей судьбе народа». Однако осенью 1914 журнал был закрыт, а Коваленко попал в тюрьму. В журнале он печатал свои произведения под псевдонимом «К. Вольный».

Начиная с 1917 книжки Г. Коваленко выходили в Киеве, Полтаве, Черкассах. В частности:

• «Человек и общество»,
• «Шутки жизни»,
• «Украинская история»,
• «Григорий Сковорода» и др.

В 1917 Коваленко был избран на должность инспектора внешкольного образования Полтавской губернии. В 1919—1921 — работал инструктором народного образования Полтавского уезда. В это время писатель начал работу над своим наиболее важным произведением — романом «Мечта давних лет» и повестью из доисторического прошлого Украины «Дажбожьи дети». В последние годы жизни написал ещё и повесть «Над Десной», которая была опубликована лишь в 1993 году в журнале «Криница». Там же появилась и «повесть из доисторических времен» «Тур и Сокол» (1992).

20 августа 1937 писатель был арестован и обвинен в национализме. По постановлению «особой тройки» расстрелян в Полтавской городской тюрьме. Место захоронения неизвестно.

Посмертно реабилитирован в 1969 году.

Ссылки

• [poltavahistory.inf.ua/mans3_2r.html Григорий Алексеевич Коваленко]

Отрывок, характеризующий Коваленко, Григорий Алексеевич

– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.