Комиссия составления законов

Комиссия составления законов — государственный орган Российской империи, который в царствования Павла I и Александра I (с 1796 по 1826 годы) занимался кодификацией существующего и разработкой нового законодательства. Впоследствии преобразован во Второе отделение.

Озаботившись необходимостью кодификации крайне разрозненного и противоречивого законодательства (задача, с которой при Екатерине II не справились Уложенные комиссии), вскоре после своего вступления на престол Павел I организовал 16 декабря 1796 г. специальную комиссию из 4-х членов под руководством генерал-прокурора. Ей поручено было собрать существующие законы и составить из них три книги законов: 1) уголовных, 2) гражданских и 3) государственных (дел казенных). Работы, произведенные комиссией в течение короткого царствования Павла, под руководством генерал-прокуроров Самойлова и Куракина, не представляли ничего цельного и остались без рассмотрения.

В 1801 году император Александр I возложил управление комиссией, поставленной под непосредственный надзор государя, на графа Завадовского; но уже в 1803 году всё дело кодификации законов передано было в министерство юстиции. В основу дальнейших работ комиссии положен был план, выработанный министром юстиции, князем Лопухиным, причём и сама комиссия была при этом преобразована. Разделенная на три экспедиции, из которых каждая состояла, под наблюдением одного референдария, из необходимого числа редакторов, комиссия была поставлена под непосредственное руководство товарища министра юстиции, Новосильцева, а главным секретарем и первым референдарием её был назначен барон Розенкампф; ежемесячно комиссия представляла отчёты о своих действиях государю.

В 1808 году к двум членам совета комиссии — князю Лопухину и Новосильцеву — присоединился третий — Сперанский, который в 1809 году был назначен товарищем министра юстиции в тех именно видах, чтобы сосредоточить в его руках все работы комиссии. По его инициативе комиссия была преобразована. По новому учреждению комиссии, 7 декабря 1809 года, она слагалась из трёх учреждений: совета, правления и юрисконсультов. Юрисконсульты распределены на 6 отделений, на обязанности которых возложено самое изложение законов и составление их плана. Правление комиссии состояло из членов, назначенных Высочайшей властью, из которых один занимался письмоводительской частью (Сперанский); правлению предоставлен был надзор за отделениями и рассмотрение и утверждение их работ. Совет комиссии состоял из членов правления комиссии и других лиц, назначенных Высочайшей властью; он разрешал затруднения, которые представлялись ему правлением, и пересматривал изложение законов по мере их составления.

В 1810 году комиссия была введена в число установлений, состоящих при Государственном совете, причём совет комиссии заменен был директором комиссии, как главным её начальником. Помимо кодификационных работ, на комиссию была возложена и предварительная разработка всех законопроектов. Директором комиссии был назначен Сперанский, после опалы которого в 1812 году комиссия была преобразована: продолжая состоять при Государственном совете, она была поставлена в непосредственное ведение министра юстиции князя Лопухина, а место директора комиссии занял особый совет из трёх членов — Розенкампфа, Тургенева и Дружинина.

До 29 февраля 1816 года комиссия по составлению законов состояла из шести отделений:

• 1-е отделение составляло Гражданское уложение, Устав судебных обрядов, ведало устройством судебных гражданских мест;
• 2-е отделение готовило Уголовное уложение, Установление судебных обрядов, Устав полиции судебной, вело устройство уголовных судов;
• 3-е отделение разрабатывало Коммерческое уложение;
• 4-е отделение составляло различные уставы, относящиеся к публичному праву и государственной экономии, а также Устав полиции учредительной;
• 5-е отделение готовило Свод законов для Остзейских (Прибалтийских) губерний,
• 6-е отделение разрабатывало Свод законов для Малороссийских и Польских (присоединённых) губерний Лево- и Правобережной Украины.

Отделения возглавлялись начальниками, которые составляли общую конференцию под председательством директора. План трудов каждого отделения составлялся начальником, затем рассматривался в конференции и по утверждению директором обращался к исполнению.

Наиболее напряженная работа закипела в комиссии в первые годы по вступлении в неё Сперанского, когда она, между прочим, составила проект гражданского уложения 1809 года и первую часть проекта уголовного уложения 1813 года. При рассмотрении первого из этих проектов Государственный совет потребовал, чтобы комиссия привела в порядок и напечатала имевшиеся у неё своды существующих узаконений. Когда работы по составлению сводов подвинулись вперёд, в 1821 году было предписано вновь рассматривать в государственном совете проект гражданского уложения. В 1826 году Николай I преобразовал комиссию во II отделение Собственной императорской канцелярии.

Труды

В Викитеке есть полный текст Указа от 16 декабря 1796 года

• «Основания Российского права, извлеченные из существующих законов Российской империи» (2 т., СПб., 1821—22)
• [books.google.ru/books?id=vRRSAAAAcAAJ Труды Комиссии составления законов]. — 2-е изд. — СПб., 1822. — Т. I.

Литература

• Комиссия составления законов // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Комиссия составления законов

– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.