Генерал-прокурор

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Генера́л-прокуро́р — одна из высших государственных должностей в Российской империи, глава Правительствующего сената, наблюдавший за законностью деятельности правительственных учреждений.





История

Должность генерал-прокурора учреждена Петром I 12 января 1722 года. Её предшественником, но с меньшими полномочиями, была должность генерал-ревизора, существовавшая в 1715—1718 годах. Первым генерал-прокурором был назначен П. И. Ягужинский[1].

Генерал-прокурор изначально являлся главой сенатской канцелярии и заведовал сенатским делопроизводством; одновременно руководил прокуратурой, которая состояла из трёхступенчатой системы контроля над Сенатом и всеми административными и судебными учреждениями, — как центральными, так и местными. Помощником генерал-прокурора в Сенате являлся обер-прокурор. Контроль за деятельностью органов власти осуществлялся через подчинённых — прокуроров и фискалов.

В первоначальные обязанности генерал-прокурора входили проверка соответствия сенатских решений действующим законам, а также надзор за благочинием во время заседаний. Генерал-прокурор был также посредником в делах между Сенатом и государем. Надзор способствовал приведению в порядок производство дел как в самом присутствии Сената, так и в его канцелярии; значение Сената как действенного органа власти выросло. С другой стороны, учреждение должности генерал-прокурора лишило Сенат его прежней относительной независимости; нередко будучи по закону равным всему Сенату, генерал-прокурор во многих делах фактически преобладал над ним.

После смерти Петра I значение должности упало вместе с влиянием самого Сената: наибольшими полномочиями стал обладать Верховный Тайный Совет, учреждённый 8 февраля 1726 года. Генерал-прокурор Ягужинский был назначен резидентом в Польшу, и должность генерал-прокурора фактически упразднилась; номинальное исполнение её было поручено обер-прокурору Воейкову, не имевшему никакого влияния в Сенате.

В марте 1730 года, после упразднения императрицей Анной Иоанновной Верховного Тайного Совета, Сенат был восстановлен в своих полномочиях, а в октябре было признано необходимым восстановить должность генерал-прокурора; однако уже через год, после учреждения нового центрального органа власти — Кабинета (в составе трёх кабинет-министров) — влияние Сената вновь упало; назначения на должность не произошло. В междуцарствие от смерти Анны Иоанновны и до воцарения Елизаветы Петровны роль Сената стала возрастать; должность генерал-прокурора была восстановлена, на неё назначен был князь Н. Ю. Трубецкой.

12 декабря 1741 года, вскоре после вступления на престол, императрица Елизавета Петровна издала указ об упразднении Кабинета и о восстановлении Правительствующего сената; удобный князь Трубецкой остался в своей должности и занимал этот пост почти всё время правления императрицы, в его подчинении находилсь также всесильная Тайная канцелярия. Через его руки прошли все заметные политические суды елизаветинского правления: дела А. И. Остермана, Б. Х. Миниха в 1742 году; дело генерал-фельдмаршала С. Ф. Апраксина в 1757 году и канцлера Бестужева-Рюмина в 1758 году.

В 1762 году, по восшествии на престол, Екатерина II существенно реформировала Сенат; на должность генерал-прокурора был назначен князь А. А. Вяземский. Он входил в число особо доверенных лиц Екатерины, ему она поручала немало сложных дел. Через некоторое время в круг обязанностей генерал-прокурора уже входило заведование юстицией, финансами, государственным казначейством и, как прежде, государственным надзором за органами власти. Как и его предшественники на посту, он возглавил орган политического сыска — Тайную экспедицию, «наследницу» Тайной канцелярии. Он руководил следствием по делам Е. Пугачева и других самозванцев (лже-Петров Третьих), А. Н. Радищева, издателя Н. И. Новикова и других. После его отставки в 1792 году круг обязанностей генерал-прокурора был распределён среди нескольких чиновников.

При реформе государственного управления, предпринятой Александром I, с 1802 года должность главы Сената была соединена с должностью министра юстиции и приобрела свой окончательный круг обязанностей: генерал-прокурор являлся начальником прокуратуры и канцелярии Сената, а также пользовался правом надзора за деятельностью должностных лиц всего судебного ведомства. Без существенных изменений должность генерал-прокурора существовала до февральской революции 1917 года.


Этот раздел не завершён.
Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.

Генерал-прокуроры по годам

Генерал-прокуроры

Генерал-прокуроры, одновременно министры юстиции

Министры юстиции Временного правительства, не одновременно Генерал-прокуроры


Этот раздел не завершён.
Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.

Напишите отзыв о статье "Генерал-прокурор"

Литература

  • Генерал-прокурор // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Градовский, «Начала русск. госуд. права» (т. II, 1887); *его же, «Высшая администрация России XVIII ст. и генерал-прокуроры» (1866; вошло в I т. «Собрания сочинений» А. Д. Градовского, 1899);
  • Коркунов, «Русское госуд. право» (т. II);
  • его же, «Четыре проекта Сперанского» («Вестник всемирной истории», 1900, № II и III);
  • его же, «Два проекта преобразования С.» («Журн. Мин. юстиции», 1899, кн. V);
  • его же, «Проект устройства Сената Г. Р. Державина» («Сборник статей», СПб., 1898);
  • его же, «Проект судебного устройства М. А. Балугьянского» (т. же);
  • Петровский, «О сенате в царствование Петра Вел.» (1875);
  • Филиппов, «История С. в правление Верховного Тайного Совета и Кабинета» (ч. I: «Сенат в правление Верховного Тайного Совета», 1895);
  • его же, «Кабинет министров и Правит. С. в их взаимных отношениях» («Сборник правоведения и обществен. знаний»; т. VII);
  • В. Щеглов, «Госуд. совет в России» (1892);
  • его же, «Госуд. совет в царствование имп. Александра I» (1895);
  • «Сенатский архив» (тт. I—VIII); «Журналы Комитета 6 декабря 1826 г.» («Сборник Имп. исторического общества», т. LXXIV);
  • «Бумаги Комитета 6 дек. 1826 г.» (тот же Сборник, т. ХС); *М. Цейль, «Правит. сенат» (1898), «Архив Государственного совета» (изд. Калачова, т. III).
  • Ерошкин Н. П., История государственных учреждений дореволюционной России, 2 изд., М., 1968.

Примечания

  1. ↑ Генерал-прокурор // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

  • [allpravo.ru/library/doc313p0/instrum3134/item3198.html История судебных учреждений в России. Сочинение Константина Троцины. Санкт-Петербург, Типография Эдуарда Веймара. 1851 г.]

Отрывок, характеризующий Генерал-прокурор

Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Генерал-прокурор&oldid=66765949»