Малянтович, Павел Николаевич

Павел Николаевич Малянтович<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
министр юстиции России
8 октября (25 сентября) 1917 — 7 ноября (25 октября) 1917
Предшественник:	Александр Алексеевич Демьянов
Преемник:	должность упразднена Георгий Ипполитович Оппоков как народный комиссар юстиции РСФСР
Рождение:	1869(1869) Витебск
Смерть:	22 января 1940(1940-01-22) Москва
Место погребения:	Новое Донское кладбище
Супруга:	Анжелина Павловна Дара
Дети:	сыновья Николай, Владимир, Георгий дочь Галля
Образование:	Юрьевский университет
Профессия:	адвокат, прокурор

Павел Николаевич Малянтович (1869, Витебск — 22 января 1940, Москва) — российский политический деятель, адвокат. Министр юстиции Временного правительства (1917), Верховный прокурор России (1917)

Семья

• Родился в семье личного дворянина.
• Брат — Владимир Николаевич, адвокат, расстрелян в период репрессий. Его семья также погибла.
• Брат — Всеволод Николаевич (1885—1949), адвокат, после гражданской войны жил в эмиграции во Франции, занимался журналистикой.
• Жена — Анжелина Павловна, урождённая Дара, в первом браке Кранихфельд, из греческой семьи. Ко времени последнего ареста мужа ослепла и была прикована к постели.
• Сыновья — Николай (жил в эмиграции), Владимир и Георгий (расстреляны в конце 1930-х годов).
  • Внук — Кирилл Георгиевич, участник Великой Отечественной войны, известный советский мультипликатор и аниматор (режиссёр мультфильмов о Незнайке и других мультфильмов), в 1951 был арестован, пять лет провёл в заключении. Умер в 2007 году после тяжёлой болезни.
  • Внук — Никита Георгиевич, участник Великой Отечественной войны, обладатель трех орденов Отечественной войны I и II степеней, десантник. Умер в 1988 году от рака легких. Похоронен на Ваганьковском кладбище (43 уч). Последней женой была Наталья Викторовна урождённая Телицина, из семьи купцов I гильдии Воронцовых (умерла 26 марта 2008 года, Ваганьковское кладбище 1 уч).
• Дочь — Галли Павловна, в замужестве Шелковникова (1908—1981).
• П. Н. Малянтович до 1917 взял на воспитание двух детей умершего большевика, помощника присяжного поверенного В. Л. Шанцера (Марата).

Образование и начало революционной деятельности

Окончил гимназию в Смоленске, учился на юридическом факультете Московского университета. Участвовал в оппозиционном движении, в 1889 привлечён к дознанию по делу о распространении революционного журнала «Самоуправление», в 1890 в течение трёх месяцев находился в тюрьме по делу «О преступном сообществе», которое велось Смоленским жандармским управлением. В 1891 отчислен из Московского университета с запрещением проживать в Москве и Московской губернии. Перешёл на юридический факультет Дерптского (Юрьевского) университета, который окончил в 1893.

Адвокат

С 1893 — помощник присяжного поверенного, с 1898 — присяжный поверенный округа Московской судебной палаты. В 1895—1896 стал одним из создателей кружка рабочих защитников, в состав которой входили молодые московские адвокаты Николай Муравьёв, Василий Маклаков, Николай Тесленко, Михаил Ходасевич. Они не только не брали денег с клиентов, проходивших по политическим делам, но и тратили собственные средства на дорогу до места проведения процесса. К 1902 кружок превратился в группу политической защиты.

Участвовал во многих политических процессах — был защитником рабочих Морозовской фабрики (1899, из 90 подсудимых 37 были оправданы). В ходе этого процесса опровергал позицию обвинения, заключавшуюся в коллективной ответственности всех участников толпы за её действия. Защищал участников демонстраций в Сормово и Нижнем Новгороде (1902; среди его подзащитных был рабочий Павел Заломов, ставший прототипом Павла Власова, героя повести Максима Горького «Мать»), участников рабочих волнений на станции Тихорецкая (1903). В том же году успешно защищал рабочих бумагопрядильной фабрики Хлудова в Рязанской губернии (обвинение в беспорядках и сопротивлении властям) и костромских рабочих, обвинявшихся в нападении «из экономической вражды». Также был защитником обвинявшихся в беспорядках крестьян Харьковской и Полтавской губерний, рабочих Гусь-Хрустального.

Затем был адвокатом не только рабочих, но и других революционеров — в 1904—1905 участвовал в процессе по делу Николая Баумана, Елены Стасовой и других членов Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП). В период революции 1905—1907 защищал членов Петербургского совета рабочих депутатов (по этому процессу проходил Лев Троцкий), участников восстания на крейсере «Память Азова» (1906). Всего провёл свыше ста политических процессов.

Вместе со своим коллегой Николаем Муравьёвым Малянтович написал книгу «Законы о политических и общественных преступлениях. Практический комментарий» (СПб, 1910). Активно сочувствовал своим подзащитным, выступал с радикальными речами на собраниях адвокатов. Участвовал в социал-демократическом движении, колебался между большевиками и меньшевиками (официально в партию не входил), постоянно находился под надзором полиции. В 1905 его квартира была явкой для Московского комитета РСДРП, членов которого защищал на процессе 1909. По данным Департамента полиции, в 1909 дал средства РСДРП для подкопа под тюрьму с целью освобождения заключённых.

Выиграл гражданский процесс у наследников Саввы Морозова, которые оспаривали его завещание (в нём 100 тысяч рублей завещались Марии Андреевой для передачи партии большевиков). Затем получил эти деньги по доверенности и передал их одному из лидеров большевиков Леониду Красину. В 1915 взял к себе помощником участника революционного движения, меньшевика Андрея Вышинского.

Министр юстиции

В сентябре 1917 Малянтович по предложению Александра Керенского стал министром юстиции Временного правительства (четвёртого состава). Перед этим он вступил в Российскую социал-демократическую рабочую партию (меньшевиков) с тем, чтобы представлять её в правительстве. Был примиренчески настроен по отношению к большевикам, воспринимая их как коллег по революционному движению. Несмотря на это, подписал поручение об аресте Владимира Ленина, которое так и не было исполнено. Поскольку он сам предупредил Ленина про арест (см. «Вышинский А. Я.») для его побега и укрывательства от правосудия. Судебное заседание было назначено на октябрь 1917 г., и Ленин вместо законопослушного ожидания судебного решения устроил государственной переворот именно в октябре 1917 г..

25 октября (7 ноября) 1917 был арестован восставшими вместе с другими членами Временного правительства, был отправлен в Петропавловскую крепость. Через день, как и другие министры-социалисты, был освобождён.

Деятельность после 1917

Отошёл от политической деятельности, вернулся в Москву. Встречавшийся с ним писатель Иван Бунин отмечал в своём дневнике (от 12 марта 1918), что Малянтович не воспринимал происходившие события как трагедию: И таким до сих пор праздник, с них всё как с гуся вода. Розовый, оживлённый. В августе 1918 выехал на Юг России, жил в Пятигорске и Екатеринодаре. Арестовывался в 1920.

В сентябре 1921 народные комиссары просвещения и юстиции Анатолий Луначарский и Дмитрий Курский (коллега Малянтовича по политической защите) вызвали его в Москву, где он служил юрисконсультом в президиуме Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ). Вступил в Московскую коллегию защитников, которую некоторое время возглавлял, был членом первого состава президиума Всероссийской коллегии адвокатов. Участвовал в деятельности Комитета помощи политическим заключённым (Политического Красного Креста).

В 1930 был арестован по делу Союзного бюро РСДРП (меньшевиков), несколько месяцев находился в Бутырской тюрьме, в мае 1931 приговорён к 10 годам лишения свободы, но затем освобождён после заступничества со стороны старых большевиков.

Последний арест и гибель

В ноябре 1937 вновь арестован, находился на Лубянке, в Лефортовской и Бутырской тюрьмах. Виновным себя не признал. В частности, на допросе 14 января 1939 на требование следователя дать показания о «своей контрреволюционной деятельности» заявил: Я намерен сегодня сказать то же, что скажу завтра и послезавтра, — что никогда контрреволюционной деятельностью не занимался, ни в каких контрреволюционных организациях не состоял и ими не руководил. Малянтович и его жена обращались за помощью к генеральному прокурору Вышинскому, но тот ответил отказом.

21 января 1940 Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила 70-летнего Малянтовича к смертной казни. 22 января того же года он был расстрелян. Место захоронения — Новое Донское кладбище.

Реабилитирован 29 августа 1959 года.

Участие в съёмках фильма «Ленин в Октябре»

В книге Ю. В. Никулина «Почти серьёзно» приводится следующий факт:

Сегодня мне рассказали о съемках фильма «Ленин в Октябре». Когда режиссёр Михаил Ромм снимал сцену заседания Временного правительства, то долго осматривал участников съемки и, остановившись против одного бородача, которого все в шутку звали Черномор, взял его за бороду и воскликнул:

— Какого черта вы приклеили сюда это помело?
— Простите, но это моя борода, — начал оправдываться Черномор.
Во время съёмки возник вопрос о том, какие ордена носил Керенский и сколько у него было адъютантов.
— Это кто-нибудь выяснил? — спросил Ромм у членов съёмочной группы.
В наступившей тишине раздался уверенный голос Черномора.
— Александр Фёдорович носил только университетский значок, а адъютантов у него было два.
— А вы откуда знаете? — удивился Ромм.
— К вашему сведению, — ответил Черномор, — я бывший министр Временного правительства Малянтович.

Так бывший министр стал главным консультантом всех эпизодов, связанных с Временным правительством, и сыграл в фильме самого себя.

Хотя в титрах к фильму и не приводятся фамилии актёров, задействованных в эпизодах, история, видимо, подтверждается значительным портретным сходством лица Малянтовича на фото и в фильме, в отличие от многих других героев.

Эту запись Никулин сделал в марте 1964 г. Фильм снимался в 1937 г., а в ноябре того же года Малянтович был арестован и позднее расстрелян. Этот же факт подтверждает А. И. Солженицын в Архипелаге ГУЛАГ.

Однако при внимательном просмотре фильма «Ленин в Октябре» можно убедиться, что роль Малянтовича в фильме исполнил не сам Малянтович, а актер Сергей Ценин.

Библиография

• Стой в завете своём… Николай Константинович Муравьёв. Адвокат и общественный деятель. М., 2004.
• Троицкий Н. А. Адвокатура в России и политические процессы 1866—1904. — Тула, 2000.

Ссылки

• [www.agitclub.ru/hist/rev/maliantovich.htm В Зимнем Дворце 25-26 октября 1917 года]
• [www.memo.ru/memory/DONSKOE/index.htm Расстрельные списки. Донское кладбище]

Отрывок, характеризующий Малянтович, Павел Николаевич

Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.