Контрреформы Александра III

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
<center>Главные идеологи контрреформ —
К. П. Победоносцев и М. Н. Катков

</div> </div> Контрреформы  — принятое в советской и постсоветской историографии обозначение мероприятий правительства Александра III, направленных на стабилизацию (консервацию) социально-политической жизни в Российской империи после либеральных реформ предыдущего царствования. Основным проводником этих мероприятий в жизнь было министерство внутренних дел во главе с графом Д. А. Толстым.





Предыстория

Император-реформатор Александр II погиб 1 марта 1881 года в результате террористического акта, организованного народовольцами. Политический ментор наследника престола, профессор К. П. Победоносцев, видел в этом логическое следствие либеральных реформ завершившегося царствования. Он писал своему воспитаннику[1]:

«Час страшный и время не терпит. Или теперь спасать Россию и себя, или никогда. Если будут Вам петь прежние песни сирены о том, что надо успокоиться, надо продолжать в либеральном направлении, надобно уступать так называемому общественному мнению, — о, ради Бога, не верьте, Ваше Величество, не слушайте. Это будет гибель, гибель России и Ваша: это ясно для меня, как день. <…> Безумные злодеи, погубившие Родителя Вашего, не удовлетворятся никакой уступкой и только рассвирепеют. Их можно унять, злое семя можно вырвать только борьбою с ними на живот и на смерть, железом и кровью. Новую политику надобно заявить немедленно и решительно. Надобно покончить разом, именно теперь, все разговоры о свободе печати, о своеволии сходок, о представительном собрании».

Под влиянием Победоносцева и вождя консервативно-охранительной партии М. Н. Каткова император Александр III отправил в отставку либерального «диктатора» М. Т. Лорис-Меликова и отверг предложенный им план политических преобразований (т. н. конституция Лорис-Меликова). Идеологическая программа нового царствования была изложена 29 апреля в манифесте «О незыблемости самодержавия», который составил Победоносцев.

Контрреформы

Пересмотр Крестьянской реформы

В 1880-е годы царская власть, как и при Николае I, видела свою опору в дворянском сословии и считало необходимым укрепить его пошатнувшееся за годы реформ положение. Этим объясняется всемерная поддержка помещичьих хозяйств, которые стали «оскудевать» вследствие отмены крепостного права. Для субсидирования последних в 1885 году создается Дворянский банк. Принимаются меры по усилению власти поместного дворянства за счет крестьянства, закрепляющие патриархальный строй на селе. Усложняются земельные переделы и семейные разделы, что блокирует выход крестьян из общины.

Этими мерами правительство желало затормозить распад патриархальной семьи, но законы лишь усилили социальное напряжение на селе: отныне «крестьянину трудно было проявить хозяйственную инициативу, чтобы выпутаться из растущей нищеты»[2].

Пересмотр Судебной реформы

Пересмотр судебной реформы 1864 года состоял в усложнении и бюрократизации судоустройства, упразднении института мировых судей в уездах, в сокращении компетенции суда присяжных. В сельской местности мировой суд был заменён произволом земских начальников. Кассационные жалобы отныне подавались в губернское присутствие, составленное главным образом из чиновников. Увеличены требования, предъявляемые к кандидатам в судьи.

Мировой суд в деревне упразднило Положение о земских участковых начальниках (1889). Эти чиновники из числа поместного дворянства осуществляли всю полноту административной и судебной власти, отменяли решения сельских и волостных сходов, штрафовали их участников, могли арестовать старосту. Подчинялись они напрямую предводителям дворянства.

Пересмотр Образовательной реформы

Образовательной реформе Александра II было противопоставлено усиление контроля над средней школой со стороны государства и церковных властей. Циркуляр о «кухаркиных детях» закрывал дорогу в гимназии для детей мелких лавочников, лакеев, прачек и т. п. Начальные школы передавались напрямую в ведение Святейшего Синода. Университетский устав 1884 года положил конец университетской автономии и развитию женского высшего образования. Выросла плата за обучение.

Усиление цензуры было оформлено изданием в 1882 году «Временных правил о печати». Любое неугодное издание отныне могло быть закрыто как решением министра внутренних дел, так и обер-прокурора Синода.

Пересмотр Земской реформы

Земская контрреформа 1890 года была направлена на усиление правительственного контроля над земством. Имущественный ценз для горожан повышался, а для помещиков — понижался. В результате лишались избирательных прав ремесленники и мелкие торговцы[3]. Утверждение крестьянских гласных было передано в руки губернаторов. Эти мероприятия своей цели не достигли, ибо не смогли подорвать позиции «третьего элемента» как основной силы земского движения[2].

Полицейские меры

Усилению административно-полицейского давления также способствовало издание в августе 1881 года «Положения об усиленной и чрезвычайной охране», которое давало областным и губернским властям право вводить на неопределенный срок режим чрезвычайного управления. В период действия режима существовала возможность высылки нежелательных лиц, закрытия учебных заведений и средств массовой информации, передачи гражданского судопроизводства военным судам. При министре внутренних дел было организовано Особое совещание, которое во внесудебном порядке могло ссылать подозрительных личностей либо держать их под арестом до 5 лет.

В 1892 г. изданы «Правила о местностях, состоящих на военном положении», которым регламентирован режим военного положения, предусматривавший передачу власти от гражданских к военным органам, широкое применение военной юстиции. Издавались также нормативные акты, направленные на притеснение национальных меньшинств, из числа которых наиболее известны т. н. «Майские правила» 1882 года.

Результаты

Контрреформы Александра III, хотя и затормозили революционное движение в России, вместе с тем «заморозили» накопившиеся социальные противоречия и сделали обстановку в стране, особенно на селе, ещё более взрывоопасной[2]. Волна протестных выступлений пошла на убыль. Историк М. Н. Покровский указывал на «несомненный упадок революционного рабочего движения в середине 80-х годов», что, по его мнению, явилось результатом мер правительства Александра III[4].

Пошла на спад и террористическая активность. После убийства Александра II было лишь одно удавшееся покушение народовольцев в 1882 году на одесского прокурора Стрельникова, и одно неудавшееся в 1884 году на Александра III. После этого террористических актов в стране не было вплоть до начала XX века.

Напишите отзыв о статье "Контрреформы Александра III"

Примечания

  1. Письма Победоносцева к Александру III. М., 1925. — Т. I. — С. 315—317.
  2. 1 2 3 История России с начала XVIII до конца XIX века (под ред. А. Н. Сахарова). Институт Российской истории РАН, 1997. Стр. 437-440.
  3. Л. Г. Захарова. Земская контрреформа 1890 г. Изд-во МГУ, 1968.
  4. Покровский М. Н. Русская история с древнейших времен. / При участии Н. Никольского и В. Сторожева. М., 1911. Т. 5. Стр. 259.

Литература

  • Троицкий Н. Контрреформы 1889—1892 гг. [scepsis.net/library/id_1535.html Подготовка], [scepsis.net/library/id_1536.html Содержание контрреформ], [scepsis.net/library/id_1537.html Последствия] // Россия в XIX веке: Курс лекций. — М.: Высш. шк., 1997. — 431 с.

Отрывок, характеризующий Контрреформы Александра III

Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.


Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.