Кореб Элидский
| Кореб Элидский | |
| др.-греч. Κόροιβος Ἠλεῖος | |
| Род деятельности: |
спортсмен, жрец |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Место смерти: | |
Кореб Элидский (др.-греч. Κόροιβος Ἠλεῖος) — древнегреческий атлет, победитель первых Олимпийских игр.
Священнослужитель из Элиды, выиграл соревнования в беге 21 или 22 июля 776 до н. э. и стал первым олимпиоником, чье имя сохранилось и вошло в составленный значительно позднее список победителей Олимпийских игр[1].
Сами игры, по преданию, учрежденные некогда Гераклом, были возобновлены, как считалось, при царе Ифите и Ликурге[2] (по расчетам хронографов, в 884 до н. э.), но, вероятно, до VIII века до н. э. оставались местным соревнованием, и сведения о них отсутствуют[3]. Предполагается, что игры 776 до н. э., которые должны быть 28-ми по счету, стали первыми, на которые были приглашены атлеты из других государств Пелопоннеса[3].
По сведениям Павсания, гробница Кореба находилась недалеко от впадения Эриманфа в Алфей, на границе Элиды и Аркадии, а на его памятнике в Олимпии была надпись, сообщающая, что он первым из всех людей победил на Олимпийских играх[2].
Единственный в новейшей истории памятник Коребу был установлен в Калгари во время XV зимних Олимпийских игр в 1988 году. Он был создан по образцу римской копии греческой статуи, хранящейся в Национальном археологическом музее Неаполя[4].
Напишите отзыв о статье "Кореб Элидский"
Примечания
- ↑ Базунов, 2004, с. 59, 75.
- ↑ 1 2 Павсаний. VI. 26, 4
- ↑ 1 2 Базунов, 2004, с. 59.
- ↑ Базунов, 2004, с. 75.
Литература
- Базунов Б. А. Кумиры стадионов Эллады. — М.: Советский спорт, 2004. — ISBN 5-85009-933-6.
Отрывок, характеризующий Кореб Элидский
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
