Королевские обряды

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Езда королей*
Ride of the Kings in the south-east of the Czech Republic**
Всемирное наследие ЮНЕСКО

Королевский обряд в Моравии. 2007
Страна Чехия, Моравия
Тип традиции
Критерии VI
Ссылка [www.unesco.org/culture/ich/fr/RL/00564 00564]
Регион*** Europe et Amérique du Nord
Включение 2011  (35 сессия)


* [whc.unesco.org/ru/list Название в официальном рус. списке]
** [whc.unesco.org/en/list Название в официальном англ. списке]
*** [whc.unesco.org/en/list/?search=&search_by_country=&type=&media=&region=&order=region Регион по классификации ЮНЕСКО]

Королевские обряды (з.-слав. královničky, králenky, ю.-слав. краљице, ю.-в.-серб. краљички) — весенние молодёжные обряды, связанные с выбором «короля», «королевы», обходами или объездами на конях села и полей.





Славянские традиции

Известные западным и южным славянам девичьи королевские обряды направлены на обеспечение плодородия и защиту сельских угодий, аналогично другим весенним обходам девушек, напр. ю.-слав. лазарки (ладарице, лалекарице, љеље) и т. п. (см. Обходные обряды). У западных славян известны также «мужские» королевские обряды: jízda králů (морав.), honit krala, honéni králu (чеш., морав,), vodili krala (морав. Гана, Словацко), stinani krala, jezdit ро králoch (з.-чеш., Ходско), jezdit nа krala (морав. Лугачевское Залесье, Словацко), chodit s králem (чеш.), hledat krala (Морав. Словацко), pikšvonc (з.-чеш., Ходско) и др., имеющие соответствия в немецкой традиции. Королевские обряды приурочены в основном к Троице (з.-слав., ю.-слав.) (ср. Русальная неделя); к Вознесению ( с.-в.-серб.) , к дню св. Георгия (ю.-серб. Поморавье), к 1 мая (Еремей-запрягальник) или другим майским праздникам (з.-слав., ю.-серб.). В Чехии неделя перед Троицей называлась «королевской» — Královy týždeň, а Троицкое воскресеньеKrálova пеdéle (з.-чеш)[1].

Мужской королевский обряд

Для западно-славянских мужских королевских обрядов характерны элементы испытания парней. Наиболее частым компонентом таких обрядов является состязание, во время которого выбирали самого быстрого, ловкого, остроумного парня, получавшего звание «короля». «Королём» называли парня, который смог первым добыть (добежать, доскакать на коне, допрыгнуть, сбить) венок или платок девушки, укреплённый на шесте. Часто эти соревновании проходили на поле, на конях и связывались с пастушескими играми. «Королём» признавали также парня, который накануне католической Троицы первым выгнал свой скот на пастбище — великопол. król (или królowa, если скот выгоняла девушка) pasterzy, чеш. kral pohůnci.

Для «мужских» королевских обрядов западной Чехии характерны ритуалы «оговаривания» , «вызывания» (provolávani, dáváni jmen, skladaji jména, vyvolavaji), т. е. обсуждения человеческих качеств сельских девиц и их семей (родов). Хвалебные или корильные четверостишия (ср. Корить) произносили с высокого места, чаще всего с дерева, с крыши дома, с ворот. После каждой реплики говорящий («глашатай», «вызывальщик») обращался за подтверждением своих слов к «королю», выполнявшему роль судьи. Иногда «королю» в обряде запрещалось разговаривать, тогда в ответ на обращённый к нему вопрос сопровождавшая «короля» свита стучала о землю или о забор палками. В районе Плзня в этих ритуалах использовали лягушку, которую называли «ве́щей» и заставляли её кричать при «обсуждении» односельчан.

Как правило, такие обряды заканчивались символической казнью короля и купанием «короля», имевшим целью вызывание дождя. В южной Чехии (Крумловско) избранного «короля», босого и без сабли, вели к пруду и бросали в воду его корону, которую он должен был выловить. В южной, средней и северной Чехии вместо «короля» бросали в воду чучело. В южой Моравии обряд превратился в детскую игру, в которой сохранилось именно «купание короля»: маленького мальчика в соломенной шапочке везли на плужных колёсах к пруду, который прежде объезжали три раза, и «палач» сбрасывал шапочку в воду, а «король» должен был её выловить. С этого времени всем можно было купаться[2].

Езда королей в Моравии

Королём выбирают мальчика, одевают его в старинный женский национальный костюм, на голову сажают корону, в губах он держит розу. Говорить ему запрещено, от его имени выступает «оратор». Его окружает дружина для защиты от нападения. Дружина объезжает село и «оратор» собирает дары для своего короля. В обряд входят призывы членов дружины перед домами, адресованные конкретным жителям, а также представителям города[3]. Обряд включён в список Всемирного наследия ЮНЕСКО[4], как существующая традиция, имеющая исключительную мировую важность.

Кралицы

В девичьих обрядах центральной фигурой процессии является «королева» (ю.-слав. краљица, краљичка, местами русаље, ладарице), которую с танцами и песнями водят по домам, получая за это вознаграждение (з.-слав. chodiť s kraľovnou, chodit s kraľkou) (ср. Водить). В Моравии выбранной «королеве» распускали волосы, надевали венок или корону, украшали зеленью и цветами, а затем водили её вокруг полей и по селу под натянутым платком, под балдахином или под липовыми ветками — как будто под небесами. При этом девушки исполняли хороводные танцы, во время которых обязательно кружились, и пели песни о том, что «король» зовёт «королеву», что она хочет выйти замуж и необходимо собрать для неё дары. Перед каждым домом «королеву», украшенную зеленью, показывали, приподнимая ветки. У сербов краљицу накрывали белым платком, шалью или белым полотенцем, чтобы скрыть от посторонних глаз: считалось, что тот, кто осмелится посмотреть ей в лицо, сразу умрёт. В Словакии «королевой» становилась самая красивая девушка, её наряжали невестой, надевали венок и с песнями водили по селу, собирая для неё продукты; при этом «королеве» полагалось молчать, а участники обхода должны были толковать её желания хозяевам. Часто «королевой» выбирали маленькую девочку (пол., ю.-серб.). В Польше голову девочке увивали стеблями руты, барвинка и покрывали платком так, чтобы лица её не было видно. Сопровождавшие девушки надевали мужскую одежду или только шапки, также украшенные зеленью. Вся процессия обходила границы полей с песней: «Где королева ходит, там пшеничка родит, где королева не ходит, там пшеничка не родит» (польск. Gdzie królewna chodzi, tam pszeniczka rodzi, gdzie królewna nie chodzi, tam pszeniczka nie rodzi)[5]. Обход, сопровождавшийся сбором даров, заканчивался в амбаре, где с «королевы» снимали платок и начиналось угощение (Подлясье). В Банате (серб.) все участницы обряда были украшены цветами, носили на голове венки, держали в руках ветки вербы. Разными украшениями, цветами и звоночками в Лесковацкой Мораве (ю.-серб.) увешивали и знамя (или несколько знамён) — один из основных атрибутов ю.-слав. королевских обрядов. При этом участницы строго следили за тем, чтобы во время танца не соприкоснулись два знамени, а древки не ударились о землю, иначе следовало ожидать града.

У южных славян в состав девичьей обходной процессии, помимо «королевы» («королев»), входили также «король» («короли»), «знаменосец», «служанка» и др. составлявшие королевскую свиту персонажи. «Король » или «короли» были вооружены ножами, мечами, саблями, ружьями (серб.), иногда всю процессию девушек сопровождали три вооруженных парня (серб., Алексинац). У западных славян также встречаются парные персонажи девических процессий, называемые «король» и «королева», однако атрибуты «короля» (сабля, длинный жезл, украшенный на конце прутиками) характерны только для мужских обряов. При встрече двух дружин из соседних сёл (как мужских, так и женских процессий) неизбежно происходила серьёзная стычка (серб., морав.)[6].

См. также

Напишите отзыв о статье "Королевские обряды"

Примечания

  1. Валенцова, Плотникова, 1999, с. 609.
  2. Валенцова, Плотникова, 1999, с. 611.
  3. Яндова и др.
  4. [verejna-sprava.kr-moravskoslezsky.cz/publikace/publ_mapa_en_ru.pdf Моравия и Силезия. Путеводитель по традициям] // Чешский национальный институт народной культуры (kr-moravskoslezsky.cz)
  5. Niedzielski, 2012, с. 98.
  6. Валенцова, Плотникова, 1999, с. 609–610.

Литература

  1. Королевские обряды / Валенцова М. М., Плотникова А. А. // Славянские древности: Этнолингвистический словарь : в 5 т. / Под общей ред. Н. И. Толстого; Институт славяноведения РАН. — М. : Международные отношения, 1999. — Т. 2: Д (Давать) — К (Крошки). — С. 609—612. — ISBN 5-7133-0982-7.
  2. Яндова Я. и др. [www.folklornisdruzeni.cz/vystava-cr-folklorni-velmoc-v-srdci-evropy-putuje-do-sveta/1417227/Vystava%20Folklor_bExpr850_finprew2.pdf Чешская республика: держава фольклора в сердце Европы]. [www.folklornisdruzeni.cz/ Folklorní sdružení české republiky]. [www.webcitation.org/6BVC5crN9 Архивировано из первоисточника 18 октября 2012].
  3. Niedzielski G. [www.taraka.pl/krolowa_niebios Sandomierz mityczny]. — Sandomierz: Wydawnictwo Armoryka, 2012. — 376 с. — (Biblioteka Tradycji Sandomierskiej). — ISBN 978-83-62661-70-1.  (польск.)

Ссылки

  • [www.lidovky.cz/curych-mesto-kde-se-pali-snehulaci-drw-/ln-cestovani.asp?c=A090330_115420_ln-cestovani_glu Curyšské pálení Boegga a jízda cechů] (lidovky.cz)  (чешск.)
  • [nasaistina.rs/sadrzaj/Arhiva/33/lepote/3.html Краљице] (nasaistina.rs)  (серб.)
  • [virtuelnimuzejdunava.rs/%D1%81%D1%80%D0%B1%D0%B8%D1%98%D0%B0/%D0%BA%D1%83%D0%BB%D1%82%D1%83%D1%80%D0%BD%D0%BE-%D0%BD%D0%B0%D1%81%D0%BB%D0%B5%D1%92%D0%B5/%D0%B5%D1%82%D0%BD%D0%BE%D0%B3%D1%80%D0%B0%D1%84%D1%81%D0%BA%D0%BE-%D0%BD%D0%B0%D1%81%D0%BB%D0%B5%D1%92%D0%B5/%D0%BA%D1%80%D0%B0%D1%99%D0%B8%D1%86%D0%B5.kraljice-.137.html Краљице] // [virtuelnimuzejdunava.rs Виртуелни музеј Дунава] (virtuelnimuzejdunava.rs)  (серб.)

Отрывок, характеризующий Королевские обряды

– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.