Крутые виражи

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Крутые виражи
Cool Runnings
Жанр

комедия / драма

Режиссёр

Джон Тёртелтауб

Продюсер

Сьюзан Ландау
Кристофер Меледандри
Джеффри Бидалек

Автор
сценария

Линн Сайфирт
Майкл Ритчи

В главных
ролях

Леон Робинсон
Даг Э. Даг
Малик Йоба
Роул Д. Льюис
Джон Кенди

Оператор

Фидон Папамайкл

Композитор

Джимми Клифф
Ник Гленни-Смит
Ханс Циммер

Кинокомпания

Walt Disney Pictures

Длительность

98 мин.

Бюджет

$14 млн

Сборы

$154 856 263

Страна

США США

Язык

английский

Год

1993

IMDb

ID 0106611

К:Фильмы 1993 года

«Круты́е виражи́» (англ. Cool Runnings) — комедия, частично основана на реальных событиях о дебюте бобслейной команды Ямайки на соревнованиях по бобслею на зимних олимпийских играх в 1988 году в Калгари. Премьера состоялась 1 октября 1993 года.





Сюжет

Американец Ирвинг «Ирв» Блицнер завоевал по две золотых медали на Зимних Олимпийских Играх в 1968 и 1972 годах. Но на последних Играх был дисквалифицирован за жульничество — добавил вес бобу, что запрещено правилами. С позором он отправился на Ямайку, где стал вести бедную жизнь и зарабатывать на ставках на спортивные соревнования.

Дерис Бэннок — ямайский бегун на 100 метров. Не прошёл отбор на Летние Олимпийские игры 1988 года из-за того, что во время отборочных соревнований его случайно сбил с ног другой противник (Бевил-мл.). Его отец (Бен Бэннкок) был бегуном и близким другом Ирвинга. В своё время Ирвинг пытался переманить Бена в бобслей и основать первую ямайскую команду.

Дерис и его друг Сэнке Коффи приходят к Ирвингу с просьбой, чтобы он стал их тренером, чтобы пройти на соревнования по бобслею на Зимних Олимпийских Играх 1988 года. После долгих уговоров «Ирв» соглашается тренировать команду, к которой присоединяются Юл Бренер — соперник Дериса по бегу, которого тоже сбили во время квалификационного забега, и Жуниор Бевил — бегун, который сбил Юла и Дериса в забеге.

Вчетвером спортсмены пытаются различными способами заработать деньги, чтобы поехать на Олимпийские Игры. Сэнка поёт на улице, Юл занимается армрестлингом, Дерис организовывает кабинку, где целует девушек за доллар, но это всё не приносит нужную сумму. В итоге Жуниор продаёт свой автомобиль, и команда получает необходимые деньги.

По приезде в Калгари Ирвингу удаётся приобрести старые тренировочные сани. Другие страны смотрят сверху вниз на ямайцев, в особенности команда из Восточной Германии, лидер которой советует им отправляться домой. Но ямайцы продолжают тренироваться и улучшать свою технику. Они проходят квалификационные заезды и выходят в финал, но их сразу же дисквалифицируют. На встрече судей Ирвинг спорит со своим бывшим тренером по сборной Куртом Хемфиллом и главным судьёй Игр 1988 года. «Ирв» признаёт, что на Играх 1972 совершил самую ужасную ошибку в своей жизни, и если Хемфилл хочет мести, то пусть наказывает его, а не всю команду. В итоге судьи отменяют своё решение и допускают ямайцев к финалу.

В первый день заездов ямайцы испытывают трудности на треке, что приводит к последнему месту в зачёте. Сэнка убеждает Дерайса не копировать манеру швейцарской команды и создать свой собственный стиль пилотирования. Второй день заездов команда заканчивает с очень быстрым временем, что выводит их на 8 место в общем зачёте по итогам двух заездов. Позже Ирвинг рассказывает Дерайсу правду о своём прошлом и убеждает его думать о себе как о чемпионе, даже если золото не получит.

Во время следующего заезда случается трагедия — в одном из поворотов лезвие на старом бобе ломается, и боб переворачивается. По инерции боб скользит дальше и останавливается в считанных метрах от финишной черты. Однако команда поднимает сани на плечи и переносит его через финишную линию под аплодисменты зрителей, в числе которых капитан восточногерманской команды Джозев, судья Хемфилл и отец Жуниора.

В кратком эпилоге сообщается, что команда возвратилась на Ямайку в качестве национальных героев, и уже на следующих Олимпийских Играх их рассматривали как равных.

Интересные факты

Для того, чтобы привыкнуть к холоду, в фильме использовали автомобиль-холодильник ИЖ 2715.

В качестве консультанта по французскому диалекту канадского английского в фильме фигурирует Шэрон Стоун, тёзка знаменитой актрисы.

Роли исполняли

В главных ролях

Второстепенные персонажи

  • Раймонд Барри — Курт Хемфилл
  • Питер Аутербридж — Джозеф Грюлл
  • Уинстон Стона — мистер Кулидж
  • Чарльз Хайатт — Уитби Бевил
  • Бертина Маколи — Джой Бэннок

Сборы

Кассовые сборы в США и Канаде составили $68 856 263 долларов США, а также $86 млн в международном прокате.

Разница между реальной историей и фильмом

Персонажи

Показанные в фильме бобслеисты вымышлены. Но всё же идея создать ямайскую команду по бобслею возникла после просмотра гонок ручных тележек-картов. Спринтеры-бегуны не захотели переходить в бобслей, тогда в команду переманили четырёх спортсменов из армии Ямайки.

Ирвинг "Ирв" Блицнер — вымышленный герой. У реальной команды Ямайки было несколько тренеров, и ни один из них не был связан ни с каким скандалом. К моменту выхода фильма у сборной США не было ни одной золотой олимпийской медали в соревнованиях четвёрок с 1948 года.

Соревнования

В картине появляется "Международный союз зимних видов спорта". В действительности у каждого зимнего вида спорта своё руководство.

В отличие от фильма, ямайская команда не была в конфликте ни с одной другой командой. Наоборот, все были благосклонны к ним. Одна из команд даже предоставила резервный боб ямайцам, чтобы те смогли готовиться к соревнованиям.

В фильме соревнования состоят из трёх отдельных заездов, тогда как в то время заездов было всего два, которые проходили в два дня.

Во время последнего заезда герои фильма едут в темпе мирового рекорда, а после краха спортсмены встают и несут боб через финишную черту. Однако, хоть в фильме и используется реальная запись переворота саней, до темпа рекорда ещё было далеко, а после переворота команда шла рядом с санями, а организаторы толкали боб до финиша.

Напишите отзыв о статье "Крутые виражи"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Крутые виражи

Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.