Кто там поёт?
| Кто там поёт? | |
| Ко то тамо пева | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Оператор |
Божидар Николич |
| Длительность |
86 мин |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Кто там поёт?» (серб. Ко то тамо пева) — фильм режиссёра Слободана Шияна, снятый в СФРЮ в 1980 году. Обладатель нескольких международных кинонаград. В 1996 году Совет Академии киноискусства и науки Югославии (AFUN) признал ленту лучшей сербской картиной, снятой за 50 лет (в период с 1947 по 1995 годы)[1].
Содержание
Сюжет
Сюжет фильма основан на реальной истории[2].
5 апреля 1941 года — день перед вторжением в Югославию Германии и их союзников. Небольшая деревня в 100 километрах от Белграда. На остановке несколько человек ждут автобус. Каждый из них имеет свою причину торопиться в столицу. Вскоре прибывает ржавая колымага частной транспортной компании «Кристич и сын» и отправляется в неспешный рейс. Пассажиры разных сословий и убеждений, вынужденные терпеть общество друг друга, становятся участниками сельских похорон, межевой войны с обиженным крестьянином, импровизированного обеда на привале у обочины, воинской мобилизации, ночлега у костра. Постепенно люди начинают терпеть и несколько понимать друг друга. К утру 6 апреля они приезжают в Белград и гибнут в результате колоссальной бомбардировки югославской столицы.
В ролях
- Павле Вуисич — Кристич, владелец и кондуктор автобуса;
- Александр Берчек — Мишко Кристич, его сын, водитель автобуса;
- Миливож Томич — «ветеран», участник Первой мировой войны, патриот, едет проведать недавно мобилизованного в армию сына;
- Данило Стойкович — «усатый», постоянный полемист с «ветераном», германофил;
- Славко Штимац — жених;
- Неда Арнерич — невеста, вместе с женихом едет через столицу к морю в маленькое свадебное путешествие;
- Драган Николич — исполнитель популярных песен, едет на прослушивание, открыто ухаживает за невестой;
- Ташко Начич — охотник;
- Боро Степанович — «лысый», больной туберкулёзом, едет на обследование;
- Бора Тодорович — «плакальщик на похоронах».
Художественные особенности
С самого начала фильма пассажиры автобуса с трудом мирятся с запросами жадного кондуктора, но вкоре понимают, что другой возможности добраться в столицу у них просто нет. При отсутствии альтернативы автобус превращается в нечто гораздо большее, а картина в политическую, антивоенную сатиру и социальный протест. При этом саркастические обобщения остаются на умеренном уровне и не навязываются зрителю в качестве единственно верного суждения. Не является случайным разнообразие пассажиров (ближе к финалу к ним присоединяются даже священник и военнослужащие). Это не бродячий цирк со случайными комичными персонажами, это — само общество, его «центр» с точно обозначенными стереотипами[3].
Исследуя достаточно тривиальную поездку, авторы создали показательный микрокосм, напряжённость замкнутого пространства разделённого общества. При обилии комических ситуаций, доходящих до абсурда, главным тоном фильма остаётся стремление вскрыть существующие подлые стороны человеческой натуры, нелепость некоторых социальных традиций и условностей. Особенно показательна в этом отношении последняя сцена: избиение голословно обвинённых в краже цыган-подростков за несколько минут до того, как сами участники расправы гибнут под нацистскими бомбами[4].
Награды
- 1981 год — Международный кинофестиваль в Чикаго, номинация на премию за лучший художественный фильм;
- 1981 год — Международный кинофестиваль в Монреале, Приз экуменического жюри, специальный приз жюри Слободану Шияну;
- 1980 год — Кинофестиваль югославского кино в Пуле, лучший актёр второго плана — Александр Берчек.
Критика
По мнению издания East European Film Bulletin, фильм своим специфическим «балканским» юмором предвосхищает, или даже открывает всё пост-югославское кино 1990-х годов[3]. Это же издание подчёркивает сложность восприятия для иностранных критиков и зрителей бытовых комических сюжетов с национальным колоритом. Вместе с «Кто там поёт?» в качестве ещё одной подобной картины, обладающей высокими художественными достоинствами, но совершенно недоступной для анализа западной кинематографической школой, называется кинокомедия Георгия Данелии «Мимино» (СССР)[3]. По отзывам хорватского еженедельного журнала «Nacional»[5]
|
„Кто там поёт?“ — мудрый, многослойный, стилистически совершенный весёлый шедевр! | 
|
Дополнительные факты
По замыслу автора сценария Душана Ковачевича фильм должна была венчать сцена, где в результате бомбардировки из белградского зоопарка убегают животные и мечутся среди дымящихся городских руин. Однако 4 мая 1980 года умер президент Югославии Броз. Все границы были перекрыты и охранялись в повышенном режиме. Из-за этого в страну не смог попасть итальянский зоопарк, животные которого должны были стать участниками финала картины. Позже идея подобной сцены была использована в проекте Эмира Кустурицы «Андеграунд»[6].
Напишите отзыв о статье "Кто там поёт?"
Примечания
- ↑ [sloven.org.rs/rus/?p=996 Кто там поёт] (рус.). Славянский вестник. Проверено 13 мая 2015.
- ↑ Blic. [www.kurir.rs/video-dusan-kovacevic-kako-su-nastali-maratonci-ko-to-tamo-peva-clanak-1125763 Kako su nastali Maratonci, Ko to tamo peva...] (sb). Kurir (09.12.2013). Проверено 13 мая 2015.
- ↑ 1 2 3 Kuzma К. [eefb.org/archive/july-2012/whos-singin-over-there/ Slobodan Šijan’s Who’s Singin’ Over There? (Ko to tamo peva, 1980)] (англ.). East European Film Bulletin (02.07.2012). Проверено 14 мая 2015.
- ↑ [www.avoir-alire.com/qui-chante-la-bas-la-critique-le-test-dvd Qui chante la bas?] (фр.). aVoir-aLire.com (22.05.2013). Проверено 14 мая 2015.
- ↑ [arhiva.nacional.hr/clanak/33713/akcic-velikih-prilika Akcić velikih prilika] (хорв.). Nacional (24.04.2007). Проверено 15 мая 2015.
- ↑ Žmirić Z. [www.popcorn.hr/special/view/33/ Ko to tamo peva?] (хорв.). Popcorn Cinema (01.02.2005). Проверено 14 мая 2015.
Ссылки
- «Кто там поёт?» (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.rottentomatoes.com/m/ko-to-tamo-peva-who-sings-over-there/ Кто там поёт?] (англ.) на сайте Rotten Tomatoes
| ||||||
Отрывок, характеризующий Кто там поёт?
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.
Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
