Лаганский, Еремей Миронович

Еремей Миронович Лаганский (настоящая фамилия Магазинер; 7 июля 1887, Харьков — 26 марта 1942, Ленинград) — русский публицист, драматург и журналист.

Родился в семье Мирона Михайловича Магазинера и Берты Владимировны Гладштейн. Брат правоведа Я. М. Магазинера.

Бывший моряк, окончил юридический факультет Петроградского университета. В 1917 году работал корреспондентом «Русской воли».

Заведующий ленинградским отделением «Красной нивы» (1923—1931) и «Известий» ЦИК и ВЦИК, член Ленсовета, затем сотрудник газеты авиасоединения Балтийского флота. В 1933 году, совместно с А. А. д’Актилем и В. А. Трахтенбергом, написал либретто оперетты «Принцесса долларов» на музыку Лео Фалля. Автор водевилей «В плену счастья, или Клыки управхоза» и «Серия № 04711» (оба с Б. В. Липатовым на музыку В. В. Пушкова, 1939), пьесы в 3-х действиях «Тень самолёта» (с Б. В. Липатовым, 1939), пьесы в 4-х действиях «Тайна Глеба Гончарова» (с Ю. С. Волиным, 1940), театральных скетчей «Страшный рейс» и «Сынок» (1941). Директор картины «Девушка спешит на свидание» (1936). Печатался в «Красной ниве», «Огоньке», «Дальнем Севере», «Экране»; писал фельетоны, очерки, скетчи.

Участник советско-финской войны 1939—1940 годов (о чём повествует его книга «Моряки идут на лыжах», 1941).

В 1941 году был сотрудником дивизионной редакции газеты «Боевая Балтийская» (на Ленинградском фронте), воевал в составе литгруппы ленинградских писателей. Погиб на Ленинградском фронте.

Его сестра Фаня Мироновна Магазинер была замужем за коммерсантом, меценатом и коллекционером живописи Осипом Семёновичем Сметаничем — отцом поэта Валентина Стенича.

Книги

• Завоеватели машин. Л.: Издательство писателей в Ленинграде, 1931.
• Сегодня (очерки). М.: Государственное издательство художественной литературы, 1931.
• Стреноженная степь. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1932.
• Мастера воздушного боя. Л.: Военмориздат, 1941.
• Моряки идут на лыжах. М.—Л.: Государственное военно-морское издательство НКВМФ Союза ССР (Военмориздат), 1941.

Отрывок, характеризующий Лаганский, Еремей Миронович

Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.