Леопольд Вильгельм Австрийский

Леопольд Вильгельм Австрийский (нем. Leopold Wilhelm von Österreich; 5 января 1614, Винер-Нойштадт, Австрия — 20 ноября 1662, Вена, Австрия) — эрцгерцог Австрийский, имперский фельдмаршал (1639 год), 46-й великий магистр Тевтонского ордена, командующий австрийскими войсками в Тридцатилетнюю войну, также известен как Леопольд Вильгельм фон Габсбург.

Биография

Младший сын Фердинанда II Габсбурга и Марии-Анны Баварской, дочери герцога Баварского Вильгельма V, брат императора Фердинанда III. Как младшему сыну императора, ему была предуготована церковная карьера: он был великим магистром Тевтонского ордена, князем-архиепископом Бремена (1635—45) и Магдебурга (1631—38), князем-епископом Оломоуца (1637—62), Хальберштадта (1628—48), Пассау (1625—62), Бреслау (1656—62) и Страсбурга (1626—62). Однако большую часть своей жизни он был полководцем императорской армии. Дважды его брат Фердинанд III доверял ему управление войсками в Тридцатилетнюю войну (сентябрь 1639 — февраль 1643 и май 1645 — декабрь 1646), во время его штатгальтерства в Нидерландах в 1647—1656 годах он руководил войсками в войне против Франции.

Во время Тридцатилетней войны войска эрцгерцога в 1640 вытеснили шведов из Богемии а в 1645 году противостояли шведскому авангарду, когда тот дошёл до предместья Вены, Бригиттенау. В 1648 году в качестве штатгальтера Испанских Нидерландов заключил мир с Соединёнными провинциями.

После смерти своего брата, Фердинанда III, эрцгерцог был кандидатом на императорский престол, но поддержал сына Фердинанда, Леопольда, ставшего в 1658 году императором Леопольдом I.

Роль в искусстве

После смерти эрцгерцога осталось множество его бюстов и портретов в латах и маршальским жезлом в руках. Сам он с талантом и самоотдачей сочинял стихи на итальянском языке. Однако его самым значительным вкладом в культуру была его коллекция искусств, собранная во время его пребывания в Нидерландах. Основу его коллекции составляли работы нидерландцев и венецианцев XVI века. В коллекции хранилось множество произведений известного голландского художника Давида Тенирса Младшего. Причём Тенирс не только писал картины для эрцгерцога, но и помогал ему в организации коллекции. Значительную часть коллекции составили произведения искусства, купленные у английских роялистов, эмигрировавших из Англии после Английской революции. В настоящее время основная часть коллекции находится в Музее истории искусств в Вене.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Леопольд Вильгельм Австрийский

– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.