Линниченко, Андрей Иванович
| Андрей Иванович Линниченко | |
| Научная сфера: | |
|---|---|
| Учёное звание: | |
| Альма-матер: | |
Андрей Иванович Линниченко (21 ноября (3 декабря) 1822, Киев —1888) — русский учёный (историк литературы) и педагог, действительный статский советник. Доцент кафедры истории всеобщей литературы университета Святого Владимира, профессор русской словесности Нежинского лицея, начальник Фундуклеевской женской гимназии.
Содержание
Биография
Андрей Линниченко родился в конце 1822 года в Киеве в мещанской семье. Самостоятельно освоив грамоту, учился затем в приходском училище и Киевской гимназии. Окончив гимназию в 1839 году с серебряной медалью, поступил в университет Святого Владимира на философский факультет. В 1843 году, по окончании университетской учёбы, получил медаль за сочинение на тему «De minis Romanorum» и степень кандидата философского факультета[1].
По окончании университета Линиченко был определён младшим учителем в Житомирскую гимназию, но, рассчитывая на научную карьеру филолога-классика, остался в Киеве, заняв открывшуюся вакансию помощника библиотекаря в университете Святого Владимира. В дальнейшем, однако, вместо классической филологии по совету препидавателей университета он сосредоточился на русском языке и литературе, в 1845 году защитив диссертацию на степень магистра русской словесности по теме «Очерк развития важнейших идей отечественного языкознания от возникновения ученых исследований русского языка до утверждения их на началах сравнительно-исторической науки о языке»[1].
С августа 1846 по 1853 год Линниченко занимал должность старшего учителя истории в Первой киевской гимназии, с 1851 года одновременно преподавая русскую словесность в Киевском институте благородных девиц и в образцовом женском пансионе. С 1853 по 1955 год Линниченко был профессором русской словесности в Нежинском лицее князя Безбородко, затем став адъюнктом университета Святого Владимира по кафедре русской словесности, где преподавал теорию поэзии и прозы, а также историческую филологию русского языка[1].
В 1859 году Линниченко был утверждён в должности начальника только что открытого на средства И. И. Фундуклея училища для приходящих девиц (в дальнейшем — Фундуклеевская женская гимназия). В 1863 году, после принятия нового университетского устава, в университете Святого Владимира была учреждена кафедра истории всеобщей литературы, и Линниченко стал доцентом этой кафедры. В этот период он был также адъюнктом университета и секретарём историко-филологического факультета, совмещая все эти посты с преподаванием русской словесности в училище бедных девиц графини Левашовой и Владимирском Киевском кадетском корпусе[1].
В 1864 году Линниченко был направлен за границу для ознакомления с произведениями изящных искусств, посетив музеи Германии, Италии и Франции[1]. По возвращении, в январе 1865 года, он был назначен на должность заведующего действовавшим при университете музеем древностей; однако в отличие от предыдущего заведующего, профессионального историка и археолога Я. Я. Волошинского[uk], существенно развившего музей, Линниченко играл на первых порах главным образом роль хранителя. Только в конце 1860-х годов он выступил с проектом планомерного развития художественной экспозииции музея, которую рассчитывал сделать учебной базой для преподавания истории искусства[2]. В 1866 году его работа в Фундуклеевской гимназии была отмечена чином действительного статского советника. В университете Святого Владимира Линниченко преподавал вплоть до 1877 года, ещё дважды занимая пост доцента кафедры истории всеобщей литературы. Умер в 1888 году[1].
Публикации
Помимо диссертации, среди опубликованных работ Линниченко были следующие[1]:
- Курс истории поэзии для средних учебных заведений (Киев, 1861, дважды переиздано)
- Обзор поэтической деятельности английского романиста Чарльза Диккенса (Киев, 1866)
- Карамзин, как преобразователь русского языка (Киев, 1867)
- Журнальная деятельность И. А. Крылова (Киев, 1868)
- Курс истории русской литературы для средних учебных заведений (Киев, несколько переизданий)
Напишите отзыв о статье "Линниченко, Андрей Иванович"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 М. Попов. Линниченко, Андрей Иванович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб., 1914. — Т. 10: Лабзина — Ляшенко. — С. 445—447.
- ↑ Сторчай О. [um.etnolog.org.ua/zmist/2012/52.pdf Музей старожитностей університету Святого Володимира: завідувачі Яків Волошинський та Андрій Лінниченко] : [укр.] // Українське мистецтвознавство: матеріали, дослідження, рецензії. — 12. — Т. 2012. — С. 61-63.</span>
</ol>
Ссылки
- Линниченко, Андрей Иванович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- М. Попов. Линниченко, Андрей Иванович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб., 1914. — Т. 10: Лабзина — Ляшенко. — С. 445—447.
Отрывок, характеризующий Линниченко, Андрей Иванович
«Rien de nouveau outre que les soldats se permettent de voler et de piller. Le 9 octobre».«Le vol et le pillage continuent. Il y a une bande de voleurs dans notre district qu'il faudra faire arreter par de fortes gardes. Le 11 octobre».
[«Часть моего округа продолжает подвергаться грабежу солдат 3 го корпуса, которые не довольствуются тем, что отнимают скудное достояние несчастных жителей, попрятавшихся в подвалы, но еще и с жестокостию наносят им раны саблями, как я сам много раз видел».
«Ничего нового, только что солдаты позволяют себе грабить и воровать. 9 октября».
«Воровство и грабеж продолжаются. Существует шайка воров в нашем участке, которую надо будет остановить сильными мерами. 11 октября».]
«Император чрезвычайно недоволен, что, несмотря на строгие повеления остановить грабеж, только и видны отряды гвардейских мародеров, возвращающиеся в Кремль. В старой гвардии беспорядки и грабеж сильнее, нежели когда либо, возобновились вчера, в последнюю ночь и сегодня. С соболезнованием видит император, что отборные солдаты, назначенные охранять его особу, долженствующие подавать пример подчиненности, до такой степени простирают ослушание, что разбивают погреба и магазины, заготовленные для армии. Другие унизились до того, что не слушали часовых и караульных офицеров, ругали их и били».
«Le grand marechal du palais se plaint vivement, – писал губернатор, – que malgre les defenses reiterees, les soldats continuent a faire leurs besoins dans toutes les cours et meme jusque sous les fenetres de l'Empereur».
[«Обер церемониймейстер дворца сильно жалуется на то, что, несмотря на все запрещения, солдаты продолжают ходить на час во всех дворах и даже под окнами императора».]
Войско это, как распущенное стадо, топча под ногами тот корм, который мог бы спасти его от голодной смерти, распадалось и гибло с каждым днем лишнего пребывания в Москве.
Но оно не двигалось.
Оно побежало только тогда, когда его вдруг охватил панический страх, произведенный перехватами обозов по Смоленской дороге и Тарутинским сражением. Это же самое известие о Тарутинском сражении, неожиданно на смотру полученное Наполеоном, вызвало в нем желание наказать русских, как говорит Тьер, и он отдал приказание о выступлении, которого требовало все войско.
Убегая из Москвы, люди этого войска захватили с собой все, что было награблено. Наполеон тоже увозил с собой свой собственный tresor [сокровище]. Увидав обоз, загромождавший армию. Наполеон ужаснулся (как говорит Тьер). Но он, с своей опытностью войны, не велел сжечь всо лишние повозки, как он это сделал с повозками маршала, подходя к Москве, но он посмотрел на эти коляски и кареты, в которых ехали солдаты, и сказал, что это очень хорошо, что экипажи эти употребятся для провианта, больных и раненых.
Положение всего войска было подобно положению раненого животного, чувствующего свою погибель и не знающего, что оно делает. Изучать искусные маневры Наполеона и его войска и его цели со времени вступления в Москву и до уничтожения этого войска – все равно, что изучать значение предсмертных прыжков и судорог смертельно раненного животного. Очень часто раненое животное, заслышав шорох, бросается на выстрел на охотника, бежит вперед, назад и само ускоряет свой конец. То же самое делал Наполеон под давлением всего его войска. Шорох Тарутинского сражения спугнул зверя, и он бросился вперед на выстрел, добежал до охотника, вернулся назад, опять вперед, опять назад и, наконец, как всякий зверь, побежал назад, по самому невыгодному, опасному пути, но по знакомому, старому следу.
Наполеон, представляющийся нам руководителем всего этого движения (как диким представлялась фигура, вырезанная на носу корабля, силою, руководящею корабль), Наполеон во все это время своей деятельности был подобен ребенку, который, держась за тесемочки, привязанные внутри кареты, воображает, что он правит.
6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
