Манн, Кэтлин

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Кэтлин Манн
англ. Cathleen Mann
Кэтлин Манн в 1932 году. Фотограф — Ивонда Миддлтон[en].
Имя при рождении:

Кэтлин Сабина Манн

Род деятельности:

художница, маркиза Куинсберри

Дата рождения:

31 декабря 1896(1896-12-31)

Место рождения:

Ньюкасл-апон-Тайн, Великобритания

Подданство:

Великобритания Великобритания

Дата смерти:

9 сентября 1959(1959-09-09) (62 года)

Место смерти:

Бромптон[en], Лондон, Великобритания

Отец:

Харрингтон Манн[en]

Мать:

Флоренс Сабина Песли

Супруг:

1. Фрэнсис Дуглас, 11-й маркиз Куинсберри[en]
2. Джон Фоллетт

Дети:

от первого брака:
1. Джейн Кэтрин (1926—2007)
2. Дэвид[en] (род. 1929)

Кэ́тлин Саби́на Ма́нн ((англ. Cathleen Sabine Mann), в первом браке с 1926 по 1946 маркиза Куи́нсберри (англ. Marchioness of Queensberry), во втором браке Фо́ллетт (англ. Follett); 31 декабря 1896, Ньюкасл-апон-Тайн, Великобритания — 9 сентября 1959, Бромптон[en], Лондон, Великобритания) — британская художница-портретист и художница по костюмам для кино. Член Королевского общества масляной живописи[en] и Королевского общества портретистов[en].





Биография

Начало карьеры

Кэтлин Сабина Манн родилась 31 декабря 1896 года в городе Ньюкасл-апон-Тайн в семье шотландского портретиста Харрингтона Манна[en] и его супруги Флоренс Сабины Песли, дизайнера интерьера и художницы[1][2]. Она была второй из трёх дочерей. Искусству живописи Кэтлин обучали отец и британская художница Этель Уокер[en]. Она также брала уроки рисования в период обучения в школе изящных искусств в Лондоне[3]. Начавшаяся карьера Кэтлин была прервана Первой мировой войной, во время которой она работала на машине скорой помощи[1].

В 1924 году два портрета художницы были выставлены в Королевской Академии. С 1930 года портреты Кэтлин стали регулярно выставлять в Академии. Её работы демонстрировались в Музее Виктории и Альберта, Музее в Люксембургском саду Парижа, Королевском институте изящных искусств Глазго[en]. Два портрета кисти художницы вошли в экспозицию Национальной портретной галереи Лондона. Это портреты художника сэра Мэтью Смитта и скульптора Эдуардо Паолоцци[2]. Манн была членом Королевского общества масляной живописи[en] и Королевского общества портретистов[en][4].

В 1930-х годах Кэтлин начала работу над эскизами костюмов для британских фильмов[5]. Сшитые по рисункам художницы костюмы можно видеть в фильмах Железный герцог[6] (1935), Облик грядущего (1936) и других[5]. Некоторые свои эскизы она передала в дар Музею Виктории и Альберта[7].

Браки и самоубийство

18 марта 1926 года Кэтлин вышла замуж за шотландского дворянина и пэра Фрэнсиса Дугласа, 11-го маркиза Куинсберри[en], для которого это был второй брак[1]. Она носила титул маркизы Куинсберри до их развода в 1946 году[3]. Супруги имели двух детей:

  • леди Джейн Кэтрин (1926—2007) — супруга Дэвида Артура Кори-Райта, имели троих сыновей;
  • сэр Дэвид[en] (род. 1929) — 12-й маркиз Куинсберри с 1954 года, был женат трижды: первым браком на Анне Джонс, от которой имел двух дочерей, вторым на Александре Марии Клэр Уиндхем, трое сыновей, третьим браком на Сюэ-Чун Ляо, одна дочь.

Во время Второй мировой войны Кэтлин была военным художником, рисуя портреты офицеров и солдат. Тогда же ею был написан портрет Адриана Картона ди Виарта[3].

После развода в 1946 году она вышла замуж за Джона Роберта Фоллетта, сына генерала Гилберта Баррелла Спенсера Фоллетта, погибшего в годы Первой мировой и леди Милдред Фоллетт, дочери 7-го графа Данмор[en][8]. Детей в браке не было. Джон был владельцем нескольких скаковых лошадей[1]. Он умер в 1953 году, что вызвало сильный нервный срыв у его супруги. Во время депрессии она нарисовала несколько своих лучших работ, от пейзажей до портретов детей, писала скульптуры и абстрактные картины[3]. Манн была в дружественных отношениях с художником Мэтью Смиттом. Оксфордский словарь полагает, что именно под его влиянием Кэтлин создала свои лучшие произведения[1]. В этот период она экспериментировала с абстрактным искусством, рисуя обнаженных моделей[1].

В 1959 году художница покончила жизнь самоубийством, выпив большую дозу снотворного в студии Монпелье в районе Бромптон[en], Лондон. Позднее сэр Дэвид говорил, что незадолго до суицида его матери был поставлен диагноз туберкулёз. Хотя врачи сказали ей о скором выздоровлении, она оставила предсмертную записку, в которой призналась, что сильно переживала из-за своей болезни[9]. После смерти художницы в газете The Times появилась следующая эпитафия:
Господин Х. Раунтри Клиффорд пишет — «многие сотни людей, живущие в районе на юге Уэст Хэм во время бомбёжки 1940 года обязаны своей жизнью покойной Кэтлин Манн за её решительность и мужество. Своё имя и силу личности маркиза Куинсберри использовала, чтобы прорваться через все трудности и найти транспорт, автомобильный и железнодорожный, и на нём перевезти огромное количество беспомощных и искалеченных людей в безопасное место. Я помню, она помогла всем, кто остался без семьи»[10]</blockquote>.

Напишите отзыв о статье "Манн, Кэтлин"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 Sykes, C.H. [www.oxforddnb.com/index/34/101034852/ Профиль Кэтлин Манн на Oxford Dictionary National Biography] (англ.) (2004). Проверено 10 марта 2015.
  2. 1 2 Lee, 2006, pp. 239–240.
  3. 1 2 3 4 Clarke, 2003, p. 605.
  4. Miss Cathleen Mann (10 September 1959), стр. 14.
  5. 1 2 Leese, 1991, p. 76.
  6. Chapman, 2005, pp. 377–78.
  7. [collections.vam.ac.uk/item/O740096/costume-design-print-cathleen-mann/ Costume design], Музей Виктории и Альберта. Проверено 8 марта 2015.
  8. Marriages: Mr. J. R. Follett and The Marchioness of Queensberry, The Times, The Times Digital Archive (4 December 1946), стр. 7.
  9. Miss Cathleen Mann Took Drug Overdose; Worried About Illness, The Times (11 September 1959), стр. 9.
  10. Miss Cathleen Mann, The Times (6 October 1959), стр. 13.

Литература

  • Chapman, James. [books.google.com/books?id=vvyEQF_WyH0C& Past and Present: National Identity and the British Historical Film] : [англ.]. — London : I.B.Tauris, 2005. — P. 377—378. — 400 p. — ISBN 978-1850438076.</span>
  • Clarke, Brenda. [books.google.com/books?id=uY2B224NwmYC& A Historical Dictionary of British Women] : [англ.]. — London : Routledge, 2003. — P. 605. — 700 p. — ISBN 1857432282.</span>
  • Lee, Thomas Alexander. [books.google.com/books?id=WV-TM0HNgeoC& Seekers of Truth: The Scottish Founders of Modern Public Accountancy] : [англ.]. — London : Emerald Group Publishing, 2006. — P. 239—40. — 445 p. — ISBN 076231298X.</span>
  • Leese, Elizabeth. [books.google.com/books?id=bZ_DAgAAQBAJ& Costume Design in the Movies: An Illustrated Guide to the Work of 157 Great Designers] : [англ.]. — London : 0486134296, 1991. — P. 76. — 176 p. — ISBN 076231298X.</span>

Ссылки

  • [geneall.net/es/name/1253778/cathleen-sabine-mann/ Cathleen Sabine Mann] (англ.). — Профиль на Geneall.net.
  • [thepeerage.com/p2067.htm#i20665 Cathleen Sabine Mann] (англ.). — Профиль на Thepeerage.com.
  • [www.imdb.com/name/nm0542681/ Cathleen Mann] (англ.). — Профиль на Internet Movie Database.
  • [www.artnet.com/artists/cathleen-s-mann/past-auction-results/2 Cathleen S. Mann (British, 1896–1959)] (англ.). — Картины Кэтлин Манн.


Отрывок, характеризующий Манн, Кэтлин

«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.