Мелдолла, Андреа
| Андреа Мельдолла | |
| Имя при рождении: |
Andrija Medulic |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: |
Дзара, Далмация |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
 Работы на Викискладе | |
Андреа Мельдолла (итал. Andrea Meldolla), известный как Андреа Скьявоне или просто Скьявоне, то есть «славянин» (итал. Andrea Schiavone, Il Schiavone, собственно — Андрия Медулич хорв. Andrija Medulic, между 1510 и 1515, Дзара, Далмация — 1 декабря 1563, Венеция) — итальянский живописец и гравёр венецианской школы.
Биография и творчество
Сын гарнизонного командира в городе Дзара (хорват. Задар) в Венецианской Далмации, семья происходила из городка Мельдола в Эмилии-Романье. Учился в Дзаре и Венеции. Сложился под влиянием Пармиджанино и итальянского маньеризма, впоследствии испытал воздействие Тициана и Тинторетто (несколько его картин приписывались последнему).
Наследие
Фрески работы Сквьявоне в венецианском Палаццо Дожей были в 1574 уничтожены пожаром. Его живопись и гравюры представлены в крупных музеях Европы и США, в частности, «Лот с дочерьми» и «Юпитер и Ио» хранятся в собрании Государственного Эрмитажа.
Напишите отзыв о статье "Мелдолла, Андреа"
Литература
- Fröhlich-Bum L. Andrea Meldolla, genannt Schiavone. Wien: F. Tempsky, 1913
- Uvodić A. Andrija Medulić, nazvan Schiavone: dalmatinski slikar XVI. stoljeća Split: Galerije umjetnina Primorske banovine, 1934.
- Richardson F.L. Andrea Schiavone Oxford: Clarendon Press; New York: Oxford UP, 1980.
Примечания
Ссылки
- [www.artcyclopedia.com/artists/schiavone_andrea.html Работы в музеях мира]
|
Это заготовка статьи о художнике. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Мелдолла, Андреа
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
