Мещерский, Николай Петрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Князь Николай Петрович Мещерский (7 декабря 1829, Санкт-Петербург — 11 января 1901) — гофмейстер, камергер, археограф и поэт, попечитель московского учебного округа. Брат реакционного публициста и прозаика князя Владимира Мещерского.



Биография

Происходил из княжеского рода Мещерских. Родители его, князь Пётр Иванович Мещерский (26.05.1802—1876)[1] и Екатерина Николаевна Карамзина (1806—1867), принадлежали к ближайшему окружению Пушкина[2]. По отцу был внуком княгини С. С. Мещерской, писательницы и переводчицы с французского языка; по матери — внук историка Н. М. Карамзина. В 1846 году Пётр Иванович Мещерский с сыновьями Александром, Николаем и Владимиром были внесены дворянскую родословную книгу Московской губернии.

Служил по ведомству народного просвещения. В 1862 году отставной гвардейский полковник князь Мещерский стал мировым посредником Сычевского уезда Смоленской губернии, где было имение жены Дугино. Являлся попечителем Тверской гимназии, которой в 1864 году пожертвовал около тысячи рублей[3]. Содействовал открытию в 1869 году гимназии в Вязьме.

С 1 января 1874 года был назначен попечителем Московского учебного округа; вступил в должность по возвращении из заграничной командировки 23 марта 1874 года. Уволен с назначением членом Совета министерства народного просвещения и чином тайного советника 21 октября 1880 года[3]. По выходе в отставку состоял в нескольких московских общественных организациях: почетный член Комиссии публичных народных чтений при Обществе распространения полезных книг, почетный член Екатерининского богословского общества.

Жил с семьей в собственном доме на Большой Никитской, д. 5 (рядом с Никитским монастырем) в Москве, а летом переезжал в имение Дугино, где и был похоронен. По словам племянницы, «дядя Никс был крайне консервативен и говоря о своём младшем брате Владимире, сожалел о его либерализме и часто его осуждал»[4]. «Мещерский не признавал своего брата и считал его таким человеком, с которым знаться нельзя»[5].

Семья

Жена (с 1857 года)[уточнить] — графиня Мария Александровна Панина (1830—1903), дочь графа Александра Никитича Панина и Александры Сергеевны Толстой, внучка графа Н. П. Панина. По отзыву Льва Толстого, знавшего княгиню Мещерскую еще барышней, «была огромная, с мужскими чертами женщина, очень добрая и неглупая». «Она была почтенная, прямодушная, горячая и убежденная женщина, — вспоминал о ней С. Д. Шереметев, — одна из лучших московских барынь, чисто русского и строго православного закала. Пламенная дочь своего отечества, она воспитала и семью свою в том же духе. Её дочери, также как и она, были правдивы, ревностные, пламенные по своим убеждениям и в жизни, в них чувствовался крепкий домашний закал»[6]. Похоронена рядом с мужем в усадьбе Дугино. Дети[7]:

  • Александр (09.4.1862—18.03.1927), кандидат прав, земский начальник, последний владелец усадьбы Дугино[8]. По отзыву родственницы, был умный, но большой оригинал. У него было три страсти в жизни: писание стихов, орхидеи и восторженное преклонение перед греческой королевой Ольгой Константиновной. Каждую весну он выезжал в Афины (взяв с собой несметное количество орхидей и стихи, посвященные королеве), где был всегда очень милостиво принят и обласкан, после чего, счастливый и довольный, возвращался в свое имение Дугино.
  • Александра (1864—1941), была замужем за Павлом Павловичем Голицыным.
  • Мария (1866—1948), была замужем за графом Николаем Михайловичем Толстым — инокиня Мария была похоронена на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.
  • Софья (1867—1942), была замужем за Б. А. Васильчиковым; похоронена на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.
  • Пётр (1869—1944), флигель-адъютант, полковник лейб-гвардии Гусарского полка; был женат на Вере Кирилловне Струве.
  • Вера (187. —11.12.1915), замужем за бароном Александром Петровичем Оффенбергом.
  • Наталья (1877—1944), была замужем за графом П. Н. Игнатьевым.

Напишите отзыв о статье "Мещерский, Николай Петрович"

Примечания

  1. Двоюродный брат А. В. Мещерского (см. [guides.eastview.com/browse/gbfond.html?bid=151&fund_id=336480 МЕЩЕРСКИЕ, КН.] // Российский государственный архив древних актов. Путеводитель. В четырех томах. Том 4. — 1999.)
  2. Сестра Петра Ивановича, Мария Ивановна Мещерская (1815—1859), была с 1838 года замужем за генерал-майором Иваном Николаевичем Гончаровым (1810—1881), братом Натальи Николаевны Пушкиной.
  3. 1 2 Шаханов А. [mj.rusk.ru/show.php?idar=801116 Попечители Московского Учебного округа (1803-1917)] // Московский журнал. — 2005. — № 10.
  4. В. Клейнмихель. В тени царской короны. — Симферополь: Бизнес-Информ, 2009. — С.77.
  5. С. Ю. Витте. Воспоминания. Царствование Николая II. — М.: Гос. изд-во, 1923. — Том II. — С. 479.
  6. Мемуары графа С. Д. Шереметева в 3 томах. — М.: Издательство «Индрик», 2001.
  7. Кроме указанных источники упоминают ещё Василия и Екатерину (род. 1855).
  8. Бондарева Н. [nataturka.ru/muzey-usadba/usadba-dugino.html Усадьба Дугино]


Отрывок, характеризующий Мещерский, Николай Петрович

Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.