Мунехин, Михаил Григорьевич

Поделись знанием:
(перенаправлено с «М. Г. Мисюрь-Мунехин»)
Перейти к: навигация, поиск
Михаил Григорьевич Мунехин
Род деятельности:

дьяк

Дата смерти:

10 марта 1528(1528-03-10)

Место смерти:

Псков, Великое княжество Московское

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Михаил Григорьевич Мунехин, по прозвищу Мисюрь (2-я пол. XV века — 10 марта 1528 года) — русский дьяк времён великого князя Василия III[1].



На службе у великого князя

После взятия Пскова в 1510 году и его присоединения к Московскому княжеству, дьяком при псковском наместнике был назначен Мунехин, он занимал эту должность до своей смерти в 1528 г.[1]

Мунехин был одним из образованных людей своего времени; знакомый с западно-европейским просвещением, он поддался влиянию господствовавшей в Западной Европе в XVI веке веры в астрологию, во влияние звёзд на судьбу человека. Эту веру поддерживал в Мунехине Николай Немчин (придворный врач и астролог у Василия III), с влиянием которого боролся инок Елеазарова монастыря, Филофей. Одно послание Филофея к Мунехину касалось мер, которые принимал дьяк против распространения моровой язвы: он загораживал дороги, запечатывал дома, мёртвые тела приказывал хоронить в отдалении от города.[1]

Из летописных указаний (см. Соловьев, «История России с древнейших времен», т. V) можно сделать заключение, что Мунехин фактически управлял всеми делами Пскова[1].

В 1493 году Мунехин посетил Египет. Пробыв в Каире больше месяца, он оставил его описание «Египет град великий». Об описании известно из рукописи собрания Ф. А. Толстого и сборника «Софийские рукописи» № 1464 библиотеки Петербургской духовной академии.

В 1517 году в Москве Мунехина приставили к иноземному гостю — послу императора Максимилиана и учёному, впоследствии написавшему книгу о Московии, — Сигизмунду Герберштейну.

Умер в 1528 году в Пскове; был похоронен в Печорском монастыре.

Напишите отзыв о статье "Мунехин, Михаил Григорьевич"

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Мунехин, Михаил Григорьевич

«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячок вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклоненные молитвы в троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.