Несмит, Джеймс

Джеймс Несмит
James Nasmyth
Дата рождения:	19 августа 1808(1808-08-19)
Место рождения:	Эдинбург
Дата смерти:	7 мая 1890(1890-05-07) (81 год)
Место смерти:	Лондон
Научная сфера:	астроном, изобретатель

Джеймс Несмит (англ. James Nasmyth; 19 августа 1808, Эдинбург — 7 мая 1890, Лондон) — шотландский астроном и инженер, сын шотландского художника Александра Несмита (англ.), изобретатель парового молота и гидравлического пресса.

Биография

Родился 19 августа 1808 года в Эдинбурге, Шотландия. Его отец, Александр Несмит (англ.) был пейзажистом и портретистом в Эдинбурге. Семья была большая. Джемс был младшим среди детей. Одним из увлечений отца была механика и он использовал всё своё свободное время в своей мастерской, где привлекал своего младшего сына работать со всеми видами материалов. В молодости отец Джемса дружил с популярным шотландским поэтом-демократом Робертом Бервсом. У Несмитов бывали не только художники, но и литераторы, ученые и инженеры, иногда захаживал Вальтер Скотт, а однажды даже Джемс Уатт.  Джеймс был отправлен в Королевскую среднюю школу (англ.), где подружился с Джимми Паттерсоном, сыном местного сталепромышленника. Уже интересуясь механикой, он проводил большую часть своего времени на литейном заводе и там постепенно научился обрабатывать дерево, латунь, железо и сталь. В 1820 году Джеймс ушел из школы и стал работать в мастерской отца Джимми Паттерсона, где в возрасте 17 лет он сделал свой первый паровой двигатель.

С 1821 по 1826 год Джеймс Несмит регулярно посещал Эдинбургскую школу искусств (ныне Университет Хериота-Уатта), что сделало его одним из известных студентов. К семнадцати годам он обладал уже достаточными теоретическими знаниями и умением владеть инструментом, чтобы рассчитывать и строить действующие модели паровых машин, которые между прочим находили себе хороший сбыт. В 1828 году он сделал паровоз, который был способен работать и перевозить 8 пассажиров. Это достижение увеличило желание стать инженером-механиком. Джеймс услышал о славе мастерской Генри Модсли и решил устроиться к нему на работу. Модсли не брал учеников и отец Джеймса не мог платить большие деньги за ученичество. Для того чтобы попасть в ученики Модсли, Несмит строит небольшую паровую машину. Начиная с чертежей, моделей, литья, поковок вплоть до окончательной отделки,— все было сделано им собственноручно. Изготовленные им несколько чертежей были образцам чертежного искусства. В мае 1829 года Джеймс вместе с отцом отправляется в Лондон, захватив свои работы. Модсли принял Несмитов любезно, но взять Джеймса в ученики категорически отказался. На другой день ему однако пришлось изменить свое решение: Джеймсу удалось показать ему свои работы. В своей автобиографии Неомит описал эти решающие его жизнь минуты пока длился осмотр:

"Я в беспокойстве ждал в кабинете Модсли (модель и чертежи находились в другом помещении). Прошло двадцать долгих минут, наконец Модсли вошел в комнату и по его оживленному выражению лица я сразу увидал, что столь долго лелеянная мною цель достигнута. В теплых и откровенных словах он выразил мне свое удовлетворение моим умением и знаниями как механика и как чертежника-конструктора, а затем отворив дверь, ведущую из кабинета в его великолепную личную мастерскую, он сказал: «Вот где я хочу,чтобы вы работали рядом со мной как мой помощник. Из того, что я видел, я полагаю, что вам не нужно никакого ученичества»."

Впоследствии в течение двух лет работал в мастерской Генри Модсли, после чего сумел открыть собственную мастерскую в Манчестере, где выпускал различные станки и паровые машины.С тридцатых годов XIX века начинается бурное железнодорожное строительство в Англии. К этому времени мастерская Неомита уже выросла в большой завод с несколькими корпусами. Завод Несмита получает заказы на паровозы и успешно выполняет их.В течение еще 'шестнадцати лет продолжает Несмит управлять своим заводом, строит десятками и сотнями токарные, строгальные, сверлильные станки, шаровые машины и паровозы. В 1856 году он отходит от непосредственной конструкторской и предпринимательской деятельности. Занимается серьезно астрономией: ею он увлекался всю жизнь. Несмит умер в 1890 году в возрасте 82 лет.

Карьера

Джеймс Несмит прославился изобретением парового молота (англ.) в 1839 году (запатентован в 1842 году) и гидравлического пресса, ставшими важной частью промышленной революции, а также оригинальной конструкцией телескопа. Несмит также является конструктором более 100 паровозов, множества небольших паровых двигателей, работающих на высоком давлении, различных насосов, гидравлических прессов и прочих машин. В возрасте 48 лет он ушёл из промышленного бизнеса, с тем чтобы полностью посвятить себя своему хобби — астрономии. Совместно с Джеймсом Карпентером (англ.) он опубликовал книгу «Луна: рассмотрим как планету, мир и спутник» (The moon: considered as a planet, a world, and a satellite), (1874).

Паровой молот

В 1837 году компания Great Western Steamship Company (англ.) строила гигантский пароход «Великобритания» (англ.) испытывая затруднения при изготовлении коленвала для гребного винта, так как диапазона самого большого молота, поднятого во всю высоту, не хватало для обработки больших деталей. Когда деталь вала помещалась в наковальню, у молота не оставалось пространства, по которому он мог бы падать, и в 1838 году инженер компании Франсис Хумфрис написал Несмиту: «Я понимаю, что нет штамповочного молота для пресса в Англии или Шотландии, достаточно мощного, чтобы изготовить механизм коленвала гребного винта для „Великобритании“! Что мне делать?».

Несмит задумался над вопросом и стал искать решение проблемы, наклонный молот (англ.) имел очевидные недостатки, так как наносил каждый удар с одной и той же силой. Несмит придумал паровой молот (англ.), изобразил его схематически и сохранил идею нового устройства в рисунках, в «Книге Схем», которую он показывал своим заказчикам.

В целях обеспечения французских арсеналов и верфей инструментами, в апреле 1842 года Несмит посетил Францию и во время посещения воспользовался возможностью, чтобы ознакомиться с промышленностью в Ле-Крёзо. При осмотре он обнаружил свой собственный паровой молот в действии. Тайна очень быстро открылась — один из промышленников скопировал его рисунок из «Книги Схем» во время посещения Англии. Два месяца спустя, после своего возвращения в Англию, в июне 1842 года, Несмит запатентовал молот и начал их производство в Эдинбурге. При помощи парового молота издержки производства могли быть уменьшены более чем на 50 процентов, одновременно улучшено качество произведённой ковки.

Первые молоты имели тип свободного падения, но позже они были изменены, сделано падение с усилием. До изобретения парового молота Несмита большие изделия, наподобие якорей судов, изготавливались из отдельных маленьких частей, а потом сваривались вместе. Главная особенность его машины была в том, что оператор управлял силой каждого удара. Несмит любил хвастать возможностью молота, демонстрируя, как тот мог сначала разбить яйцо, помещенное в фужер, не повреждая стекло, а затем следовал удар в полную силу, который сотрясал здание. Преимущества его изобретения стали столь очевидными, что вскоре молот Несмита можно было встретить во всех больших мастерских по всей стране.

Оригинальный молот Несмита теперь находится в здании литейного завода «Nasmyth Patricroft» (ныне 'бизнес-парк'). Более крупным образцом парового молота модели «Nasmyth & Wilson» владеет университет Болтона (англ.), он установлен на территории университетского городка.

В дальнейшем Несмит применил принцип парового молота для забивки свай, машину по забивке которых он изготовил в 1843 году. Его первая машина использовала четыре блока паровых молотов, а скорость составляла 80 ударов в минуту. Копёр был впервые продемонстрирован в конкурсе с командой, использующей традиционный метод, в Девонпорте 3 июля 1845 года. Машина забила сваю длиной 70 футов (около 21 метра) и размером в поперечнике 18 квадратных дюймов (45 кв. см) за четыре с половиной минуты, в то время как традиционным методом потребовалось двенадцать часов. Это был большой успех и на его копёр поступило множество заказов. Копёр был использован в ближайшие несколько лет для строительства многих крупных сооружений по всему миру, таких как мост High Level Bridge (англ.) в Ньюкасл-апон-Тайн и плотины на Ниле в Асуане в Египте.

К 1856 году были произведено в общей сложности 490 паровых молотов, которые были проданы по всей Европе, России, Индии и даже в Австралию, что составило 40 % доходов компании Джеймса Несмита.

Другие изобретения

Фрезерный станок с делительной головкой для крепления заготовки был сконструирован и построен Джеймсом Несмитом между 1829 и 1831 годом. Подобные приспособления до сих пор находят применение.

Несмит был также одним из первых производителей инструментов, предложившим стандартизацию ряда станков, до него производители изготавливали инструменты в соответствии со спецификациями индивидуальных клиентов, минимумом стандартизации, что вызвало проблемы совместимости.

Среди других изобретений Несмита, большинство из которых он так никогда и не запатентовал, были: средство передачи вращательного движения с помощью гибкого вала, изготовленное из гибкой проволоки; машина для резки ключевой канавки; саморегулирующиеся подшипники; винтовой ковш для перемещения расплавленного металла, которым могут безопасно и эффективно управлять два человека вместо шести ранее необходимых.

Память

В 1935 г. Международный астрономический союз присвоил имя Джеймса Несмита кратеру на видимой стороне Луны.

Ссылки

• [www.bibliomania.com/2/9/70/117/ Bibliomania: Full text of autobiography]

Отрывок, характеризующий Несмит, Джеймс

– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.