Николаев, Николай Владленович

Николай Николаев
Имя при рождении:	Николай Владленович Николаев
Род деятельности:	журналист, телеведущий, продюсер
Дата рождения:	9 июля 1954(1954-07-09) (69 лет)
Место рождения:	Москва, РСФСР, СССР
Гражданство:	СССР СССР → Россия Россия

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Никола́й Владле́нович Никола́ев (9 июля 1954, Москва) — российский тележурналист, телеведущий, репортёр, продюсер. Наибольшую известность получил как автор и ведущий программы «Независимое расследование», выходившей в 1990-х и 2000-х годах на нескольких российских телеканалах (НТВ, «Первый канал», ТВС, RTVi и РЕН ТВ). Номинант премии ТЭФИ-2000 в номинации «Журналистское расследование».

Биография

Николай Николаев родился в Москве. В 1977 году окончил Московский институт управления им. Серго Орджоникидзе. Является одним из основателей жанра расследовательской тележурналистики. Единственный российский репортёр, которому удалось в камере смертников Новочеркасской тюрьмы записать телеинтервью с Андреем Чикатило.

По окончании института Николаев работал по распределению в различных НИИ, одновременно увлекался рок-музыкой. С созданной им рок-группой «Золотая середина» сначала выступает на подпольных концертах, а в годы перестройки работал на профессиональной сцене.

Телевидение

На телевидение Николай Николаев приходит в конце 1980-х. Работал на московском телеканале МТК. Принимал участие в создании телепередачи «Слухи». Тележурналистикой стал заниматься, работая в видеоприложениях к журналу «Огонёк» и газете «Совершенно секретно».

Сотрудничал в качестве стрингера с московскими бюро телекомпаний TF1, RTL, ZDF. За время работы на телевидении освоил практически все телевизионные профессии: работал режиссёром-постановщиком, режиссёром монтажа, оператором, корреспондентом, ведущим, продюсером, руководителем. В качестве телеоператора работал в московском бюро телекомпании WTN. Был корреспондентом и оператором в программе «ЭКС. Экран криминальных сообщений» на Российском телевидении.

В 1993 году Николаев приходит в только что образованную телекомпанию НТВ. На НТВ Николаев трудился с октября 1993 по апрель 2001 года. Работал в должности обозревателя в информационной программе «Сегодня» и информационно-аналитической программе Евгения Киселёва «Итоги». За годы работы на канале НТВ подготовил к эфиру около 1500 репортажей. Первый репортаж для НТВ был отснят в дни октябрьских событий 1993 года в Москве. Николай Николаев был единственным тележурналистом, кому удалось снять, как тела людей, погибших во время штурма, увозили из морга в закрытых машинах в неизвестном направлении.

Одновременно, с 1996 года Николаев руководил правовыми программами «Криминал» и «Чистосердечное признание» на том же телеканале.

С октября 1999 года являлся автором и ведущим своей собственной передачи «Независимое расследование».

После разгрома НТВ 14 апреля 2001 года уходит из телекомпании вместе со всем основным составом сотрудников.

С мая 2001 года вместе с программой «Независимое расследование» переходит на работу в дирекцию общественно-политического вещания ОРТ. Так программа переходит на первую кнопку. В марте 2003 года, в знак протеста против попытки руководства канала цензурировать программу, Николаев уходит с Первого канала и переходит со своей программой на телеканал ТВС.

Параллельно, с осени 2002 по 2004 годы, Николаев занимал пост генерального продюсера спортивного телеканала 7ТВ. Пришёл на канал по приглашению тогдашнего генерального директора 7ТВ Олега Аксёнова. В феврале 2004 года ушёл с телеканала по собственному желанию.

После закрытия ТВС в июне 2003 года, Николаев работал с программами в жанре журналистского расследования на телеканале RTVi. Там же он выпускал программу «Новое расследование с Николаем Николаевым». Занимался съёмками цикла документальных фильмов, посвящённых уникальным объектам московской архитектуры. В 2011 году программа «Независимое расследование» была возобновлена на телеканале РЕН ТВ, но, после выхода в свет нескольких выпусков, она была закрыта.

В 2009—2013 годах работал обозревателем в программе «Новости 24» на канале РЕН ТВ.

Личная жизнь

Увлечения: Рок-музыка, активный отдых.

Женат. Имеет пятерых детей: Анна, Сергей, Софья, Марк, Даниэль.

Отрывок, характеризующий Николаев, Николай Владленович

Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.