Уир, Нэнси

Нэнси Уир англ. Nancy Weir
Нэнси Уир (1992, фотопортрет Дэвида Франклина)
Основная информация
Дата рождения	13 июля 1915(1915-07-13)
Место рождения	Мельбурн
Дата смерти	14 октября 2008(2008-10-14) (93 года)
Место смерти	Брисбен
Страна	Австралия Австралия
Профессии	пианистка, педагог
Инструменты	фортепиано

Нэнси Уир (англ. Nancy Weir; 13 июля 1915 года, Мельбурн — 14 октября 2008 года, Брисбен) — австралийская пианистка и музыкальный педагог.

Дебютировала с Мельбурнским симфоническим оркестром под управлением Фрица Харта в возрасте 13 лет, исполнив Третий концерт Людвига ван Бетховена, после чего для Уир по подписке была собрана стипендия для обучения в Европе. В 1930—1933 гг. училась в Берлине сперва у Эдвина Фишера, а затем у Артура Шнабеля. В 1933 г., вслед за эмиграцией Шнабеля, переселилась в Лондон, где в течение трёх лет продолжала учёбу в Королевской академии музыки у Харолда Крэкстона. Сольная и ансамблевая карьера Уир была прервана Второй мировой войной, в ходе которой она, пользуясь хорошо усвоенным в годы обучения в Германии немецким языком, работала в британской разведке в подразделениях, занимавшихся радиоперехватом. По окончании войны продолжала жить и концертировать в Великобритании до 1954 года, когда вернулась в Австралию.

С 1955 г. преподавала в Мельбурнской консерватории, в 1956 г. выступала на церемонии открытия Мельбурнской Олимпиады. В 1958 г. гастролировала в Китае. В 1966—1980 гг. преподавала в Квинслендской консерватории, где среди её учеников был, в частности, Пирс Лэйн. В 1994 г. была удостоена степени почётного доктора Университета Гриффита, в состав которого теперь входит Квинслендская консерватория.

Ссылки

• [www.smh.com.au/news/obituaries/pianist-spied-against-germany/2008/10/30/1224956231185.html Robert Keane and Tony Stephens. Pianist spied against Germany] // The Sydney Morning Herald, October 31, 2008.  (англ.)

Отрывок, характеризующий Уир, Нэнси

– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.