Первый захват Никеи сельджуками

См. также: Осады Никеи

Византийско-сельджукские войны
Византийская империя в 1081
Дата	1077
Место	Никея и окрестности
Итог	Победа сельджуков, занятие ими Никеи
Противники
Византийская империя Румский султанат
Командующие
Михаил VII Парапинак; Никифор III Вотаниат Сулейман I Румский
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Первый захват Никеи сельджуками — эпизод войны между Византийской империей и государством турок-сельджуков, имевшей место в последней трети XI века. Взятие города Никеи войсками сельджуков произошло в 1078 году.

Предыстория

После сражения при Манцикерте в 1071 году турки-сельджуки предложили Византии выгодные условия мира: империя теряла крепости Манцикерт и Антиохия, а также отказывалась от некоторых владений в восточной Анатолии.

Однако вскоре после заключения мира император Византии Роман IV Диоген был низложен; мирный договор был разорван Византией. Армия, посланная византийцами против сельджуков, была разгромлена в 1073. Вскоре в армии начались восстания, а в империи разразилась гражданская война. Турки начали стремительное продвижение вглубь Малой Азии.

Новый император, Никифор III, уже не мог ничего сделать с турками-сельждуками, которые к 1077 году завоевали почти всю Малую Азию. Тогда командование византийской армией было поручено успешному полководцу Алексею Комнину; до этого он занимался подавлением различных восстаний в Тарсе, Эпире и Малой Азии.

Захват Никеи

Город был сильным опорным пунктом для Византии и был очень хорошо укреплён, поэтому осада его стала очень трудным для сельджуков испытанием. В течение 1077 и 1078 город много раз переходил из рук в руки, пока наконец не был окончательно захвачен сельджуками в 1078. Город был принят сельджуками как цена за помощь в различных удачных переворотах и интригах, которые произошли в течение гражданской войны в Византийской империи. В 1080-е Никея становится столицей Румского султаната.

Последствия

Потеря Никеи была самым жестоким поражением Византии в войне с сельджуками. Долгое время Никея оставалась крепким форпостом в руках Византии и терялась византийцами только в течение нескольких лет на протяжении VII века.

Несмотря на то, что турки стали менее организованны и слабее, а также больше интересовались походами в Сирию и Левант, Никифор III так и не сумел воспользоваться случаем и вернуть Никею. В 1081 он был низложен Алексеем Комнином, который начал планомерное отвоевание земель империи в Малой Азии и вернул Никею в 1097 с помощью крестоносцев.

Ссылки

• [www.hrono.info/libris/lib_we/vaa163.html#vaa163para11 А. А. Васильев «История Византийской империи»]

Отрывок, характеризующий Первый захват Никеи сельджуками

– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.