Отель-Дьё (Лион)
Поделись знанием:
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
| Больница, гостиница, музей | |
Отель-Дьё де Лион
Hôtel-Dieu de Lyon | |
 Вид на Отель-Дьё со стороны Роны | |
| Страна | Франция |
| Лион | Плас Опиталь, 1 (фр. 1, place Hopital) |
| Автор проекта | Жак-Жермен Суффло и др. |
| Первое упоминание | 1184 |
| Строительство | 1748—1778 годы |
| Статус |  Записан (2011) Всемирное наследие ([whc.unesco.org/ru/list/872 №872], 1998, в составе всего центра города)
|
| Состояние | реконструкция |
Оте́ль-Дьё де Лио́н (фр. Hôtel-Dieu de Lyon — «Лионский Божий дом») — историческая больница в Лионе и комплекс зданий, в которых она расположена. В 2011 году признана историческим памятником. В настоящее время принято и осуществляется решение о переводе медицинских учреждений в другие здания и о превращении Отель-Дьё в гостиницу и выставочный комплекс.
История
Время появления первых «Божьих домов» точно не известно. Первоначально они служили в качестве временного приюта для паломников и путешественников, то есть выполняли более гостиничную, чем медицинскую роль. Первые такие пристанища располагались или в церквах или в непосредственной от них близости с целью дать возможность странствующим присутствовать на службах[1].
Согласно легенде, первый «Божий дом» в Лионе был основан ещё в 542 году на территории современного района Старый Лион по указанию франкского короля Хильдеберта, прислушавшегося к мольбам лионского епископа. Однако, тот «Отель-Дьё» не имеет никакого отношения к нынешнему[1].
Шесть веков спустя, в 1184 году, в районе Прескиль в междуречье Соны и Роны, у моста через Рону было возведено скромное здание на дюжину кроватей[2]. Уход за пациентами взяли на себя «братья-понтифы»[1] — члены религиозного ордена бенедиктинского устава, занятые прежде всего строительством и содержанием мостов[3]. В течение нескольких веков больница переходит из рук в руки, от одних католических организаций к другим, пока, наконец не была передана в 1334 году в управление лионскому эшевену[1].
С течением времени больница расширяется, здание многократно перестраивается. В XVI веке в больница рассчитана уже на 180 кроватей (одна кровать — на трёх пациентов). С 1532 по 1535 годы в больнице в качестве врача служит Франсуа Рабле — именно в это время он пишет и публикует в лионском издательстве принесший ему мировую славу роман «Гаргантюа и Пантагрюэль»[1].
В 1748 году по проекту Жака-Жермена Суффло возводится новое главное здание с выходящим на Рону монументальным фасадом[1].
В 2011 году комплекс зданий Отель-Дьё де Лион признан историческим памятником[4].
Архитектура
- Монументальный фасад (фр. Façade monumentale) — главный фасад комплекса зданий, выходящий на набережную Роны. Центральная часть фасада из белого камня возведена в 1748 году по проекту Жака-Жермена Суффло, в XIX веке к ней пристроены северное и южное крылья. Общая длина фасада — 375 метров. Главный вход украшен скульптурами короля Хильдеберта и его жены Ультроготы.
- Большой купол (фр. Grand dôme) венчает большой фасад. Построен в 1778 году под руководством архитекторов Туссена Луайе (фр. Toussaint Loyer) и Мельшиора Мюне (фр. Melchior Munet) — учеников Суффло. Высота купола — 32 метра, а площадь — 300 м2. Вершину купола венчает скульптурное изображение трёх ангелов, держащих земной шар. Был разрушен во время Второй мировой войны в 1944 году и восстановлен в 1957-м.
- Малый купол (фр. Petit dôme) — построен мастером-каменщиком Жаком Бланом (фр. Jacques Blanc). Высота — 26 м. Венчает церковь, в которой служили мессы по больным. Под ним расположены два надгробия над обнаруженными при строительных работах могилами двух английских девушек бывшего здесь протестанского кладбища. Одна из них — Элизабет Темпл, дочь поэта Артура Янга.
- Внутренние галереи (фр. Le cloître) были сооружены в начале XIX века под руководством Жана Деламонса (фр. Jean Delamonce) и его сына Фердинана (фр. Ferdinand Delamonce). К галерее примыкает единственная сохранившаяся со Средних веков стена, украшенная мраморными табличками с именами жертвователей.
- Часовня Богородицы милосердной (фр. Chapelle de Notre Dame de la Pitié) — построена в 1637—1655 годах по рисункам Антуана Ме (фр. Anthoine May) и проекту Гийома Дюсейе (фр. Guillaume Ducellet) в барочном стиле. На тимпане часовни находится скульптурная группа «Оплакивание Христа» Ж. Г. Фабиша (фр. J.H. Fabish). В часовне имеется фреска Богородицы авторства Шарля Лебрена и скульптурная группа «Святое семейство» Шарля Дюфрена.
- Трапезная сестёр-госпитальерок (фр. Réfectoire de sœurs hospitalières) — старинное здание, дополненное в 1935 году витражами работы лионского мастера Люсьена Бегюля (фр. Lucien Bégule).
- Музей Богадельни (фр. Musée des Hospices Civils) — созданный в 1935 году музей, в котором выставлены в признанных историческими памятниками залах многочисленные экспонаты медицинского характера, а также подарки из частных коллекций бывших пациентов[1].
Напишите отзыв о статье "Отель-Дьё (Лион)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 [www.patrimoine-lyon.org/index.php?lyon=hotel-dieu Patrimoine Lyon. L’Hôtel-Dieu.]
- ↑ [www.lyon.fr/lieu/patrimoine/hotel-dieu.html Lyon. Site officel. Hôtel Dieu.]
- ↑ [www.istorya.ru/book/bosean/06.php Луи Шарпантье. Босэан. Тайна тамплиеров.]
- ↑ [www.mlyon.fr/55082-l-hotel-dieu-classe-monument-historique.html L’Hôtel-Dieu classé Monument historique. My Lyon, 14/12/2011.]
Отрывок, характеризующий Отель-Дьё (Лион)
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
