Павельев, Александр Семёнович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Павельев, Александр Семенович»)
Перейти к: навигация, поиск
Алекса́ндр Семёнович Паве́льев
Министр государственного контроля СССР
23 мая 1953 года — 16 декабря 1953 года
Глава правительства: Георгий Максимилианович Маленков
Предшественник: Всеволод Николаевич Меркулов
Преемник: Василий Гаврилович Жаворонков
 
Рождение: 18 мая (1 июня) 1905(1905-06-01)
Нижний Новгород, Российская империя
Смерть: 1 марта 1970(1970-03-01) (64 года)
Москва, РСФСР, СССР
Партия: ВКП(б) с 1939 года.
Образование: Горьковский индустриальный институт
Профессия: инженер-химик
 
Награды:

Алекса́ндр Семёнович Паве́льев (18 мая (1 июня) 1905 — 1 марта 1970) — советский государственный деятель. Исполняющий обязанности министра государственного контроля СССР в 1953 году.





Образование

В 1930 году закончил Горьковский индустриальный институт.

Биография

Родился в семье мелкого служащего.

  • В 19191920 гг. — курьер, делопроизводитель Нижегородского губернского продовольственного комитета.
  • В 19201922 гг. — конторщик водного транспорта в Нижнем Новгороде.
  • В 19221923 гг. — техник механико-судовой службы в Нижнем Новгороде.
  • В 19231930 гг. — студент Нижегородского химико-технологического института.
  • В 1930 г. — заведующий химической лаборатории завода имени Юргенса в городе Богородск Нижегородской области.
  • В 19301940 гг. — инженер-исследователь, начальник центральной химической лаборатории завода № 180 в Ижевске.
  • В 1940 — мае 1941 г. — начальник центральной контрольно-механической лаборатории завода № 71 Наркомата вооружения СССР в Ижевске.
  • С мая 1941 г. — старший контролер Наркомата государственного контроля СССР на заводе № 71 Наркомата вооружений.
  • С апреля 1942 г. — старший контролер по наркомату вооружений.
  • С ноября 1942 г. — главный контролер наркомата госконтроля СССР по наркомату вооружения.
  • С августа 1943 г. — главный контролер по наркомату черной металлургии — член коллегии наркомата государственного контроля СССР.
  • С ноября 1946 г. — заместитель министра госконтроля СССР.
  • В марте 1953 — декабре 1955 гг. — 1-й заместитель министра госконтроля СССР, при этом в мае — декабре 1953 года исполняющий обязанности министра.
  • С декабря 1955 г. — заместитель министра приборостроения и средств автоматизации СССР.
  • В 19571963 гг. — в системе Госплана СССР: управляющий делами, и. о. начальника отдела капитальных вложений, заместитель начальника отдела народнохозяйственного плана, и. о. начальника отдела капитального строительства, заместитель начальника отдела, и. о. начальника отдела капитальных вложений.
  • С марта 1961 г. — заместитель начальника планово-производственного управления ВСНХ.
  • С 1965 г. — заместитель начальника отдела, начальник управления Госснаба СССР.

Награды

Напишите отзыв о статье "Павельев, Александр Семёнович"

Литература

  • Государственная власть СССР. Высшие органы власти и управления и их руководители. 1923—1991 гг. Историко-биографический справочник./Сост. В. И. Ивкин. Москва, 1999. — ISBN 5-8243-0014-3

См. также

Предшественник:
Всеволод Николаевич Меркулов
И.о. министра государственного контроля СССР
19531953
Преемник:
Василий Гаврилович Жаворонков

Отрывок, характеризующий Павельев, Александр Семёнович


В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.