Пансофий (Ивлиев)

Пансо́фий (в миру Па́вел Я́ковлевич И́влиев) (1881, город Николаевск Самарской губернии (ныне — город Пугачёв Саратовской области — 21 декабря 1937, Новосибирская область) — епископ Ростовский и Курский Русской древлеправославной церкви.

Деятельность в Русской православной церкви

Родился в семье приказчика, принадлежал к Господствующей Российской православной церкви. В 1895 в возрасте 14 лет поступил в Спасо-Преображенский монастырь, находящийся в пяти верстах от Николаевска, в том же году прибыл в Москву, где жил в Чудовом монастыре в Кремле. Был послушником, затем пострижен в монашество, являлся келейником митрополита Московского и Коломенского Владимира (Богоявленского), который в 1910 рукоположил его в сан иеродиакона, а в 1911 — иеромонаха. В том же году, после конфликта с митрополитом Владимиром (вызваннного, как говорится в биографии епископа Пансофия, наветом завистников), был вынужден покинуть Москву и вернуться в родной город Николаевск, где служил в храме.

Деятельность в старообрядчестве

В Николаевске иеромонах Пансофий познакомился с местной старообрядческой «беглопоповской» общиной. В 1912 он присоединился к ней и служил в Николаевске как старообрядческий священник до 1921. Участвовал в пятом Всероссийском Съезде древлеправославных христиан в 1917.

С 1921 жил в Саратове, через пять месяцев переехал в Хвалынск, где служил священником, окормляя одновременно и старообрядческую общину города Уральска. Принял активное участие в привлечении в старообрядчество двух архиереев — архиепископа Николая (в старообрядчестве Николы) (Позднева) в 1923 и епископа Стефана (Расторгуева) в 1929. На собрании древлеправославных христиан в декабре 1923 в Саратове выступил с докладом на тему «О старообрядческом объединении около Архиепископа на началах Христовой любви и братства». На этом же собрании был избран членом Духовного совета при архиепископе. С 1924 — архимандрит.

Епископ

С 18 сентября 1929 — епископ Ростовский и Курский; был рукоположён архиепископом Николой и епископом Стефаном и стал первым архиереем, хиротония которого состоялась в Древлеправославной церкви. Кафедра епископа Пансофия находилась в городе Ростове-на-Дону. В 1930 две недели находился под арестом в Бугуруслане, куда он приехал на епископскую хиротонию Филарета (Харламова). В 1931 был вновь арестован — в городе Гадяче Полтавской губернии — находился в харьковской тюрьме и освобождён лишь через полгода. 15 апреля 1933 арестован в Сталинграде. На допросе отверг обвинени в контрреволюционной деятельности, заявив:

Моё отношение к Советской власти, которой я нахожусь в полном подчинении, такое же, как и к монархической власти. Там мы терпели гонения за свою старую веру. Здесь так же приходится слышать и видеть борьбу против религиозных убеждений, в которых нас воспитали предшествующие поколения и года: хранить веру непорочно. Я думаю, что искреннее духовенство одинакового со мной взгляда… со стороны Советской власти я встретил прямое гонения на религию, и чем дальше укрепляется Социализм, тем все более, как я наблюдал и наблюдаю, гонения на религию со стороны Советской власти усиливаются.

25 июня 1933 был приговорён тройкой полномочного представительства ОГПУ по Нижне-Волжскому краю к 10 годам лишения свободы. В 1933—1936 находился в заключении в Кемеровском ИТЛ. 17 августа 1936 по амнистии в связи с состоянием здоровья срок его заключения был снижен до 8 лет. Скончался 21 декабря 1937 в лагере в Новоивановске Новосибирской области. По другой версии, был расстрелян в связи с ужесточением режима.

Канонизация

В мае 2004 Освященный собор Русской древлеправославной церкви причислил епископа Пансофия к лику святых.

Библиография

• 60 лет восстановленной Древлеправославной архиепископии. Новозыбков, б.г.

Ссылки

• [ancient-orthodoxy.narod.ru/memory/pansofiy.htm Биография]

Отрывок, характеризующий Пансофий (Ивлиев)

– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.