Петровский парк (Санкт-Петербург)

Петровский парк (Санкт-Петербург)Петровский парк (Санкт-Петербург)

</tt> </tt> </tt>

</tt> </tt> </tt>

</tt> </tt>

</tt> </tt> </tt>

Петровский парк
59°57′20″ с. ш. 30°16′30″ в. д.59.95556° с. ш. 30.27500° в. д. / 59.95556; 30.27500
Страна	Россия Россия
Район	Петроградский район Санкт-Петербурга
Дата основания	1837—1840 годы
Метро	«Спортивная»  «Чкаловская»
Площадь	28,79 га га

Петровский парк — это парк площадью 28,79 га, расположенный на Петровском острове в Петроградском районе Санкт-Петербурга.  Объект культурного наследия РФ № 7801098001  памятник архитектуры (региональный)

Автор проектов парка и руководитель работ — инженер генерал-лейтенант А. Д. Готман. Садовый мастер – Ф. Гаврилов. Производитель работ — инженер-капитан И. Ф. Буттац. Подрядчики: земляные работы — ораниенбаумский купец 1-й гильдии В. Я. Пальгунов, крестьяне С. Н. Третьяков, Ф. Кузнецовский, ямщик Я. Тоскин; строительство деревянных мостов — купец В. Я. Пальгунов.

История создания

Парк был создан в 1837—1840 годах по приказу императора Николая I. Строительство осуществлялось на средства города Комитетом городских строений.

В 1841 году по указу императора Николая I Петровский остров и значительная часть парка были «пожалованы в дар» цесаревичу великому князю Александру Николаевичу. При этом основная территория Петровского парка находилась в ведении Санкт-Петербургского городского общественного управления и содержалась на городские средства.

С 1844 по 1865 годы парк состоял в ведении Правления 1-го округа путей сообщения и публичных зданий. Средства на его содержание выделялись из бюджета Петербурга.

В 1865 году по приказу императора Александра II участок парка у 3-го Петровского моста, выходивший к реке Малой Неве, площадью 0,33 га, был передан в пользование Английскому гребному клубу, впоследствии сменившему название на Английское гребное общество «Стрела». Позже размер переданного участка сократили до 0,26 га.

В 1865 году парк снова перешёл в ведение Санкт-Петербургского городского общественного управления.

В 1876 году на парковой площадке недалеко от Ждановского моста была выстроена деревянная открытая беседка с десятью столбами и крышей. К двум входам в беседку, расположенным с противоположных сторон, вели высокие деревянные лестницы.

В 1885 году в парке было высажено 140 деревьев, исправлены и обложены дёрном дорожки.

В 1899 году по приказу императора Николая II восточная часть парка площадью 13,62 га была безвозмездно предоставлена Санкт-Петербургскому городскому попечительству о народной трезвости для устройства народных гуляний и развлечений. В неё вошёл и участок, ранее выделенный в пользование Английскому гребному обществу «Стрела», со всеми его постройками.

На территории парка, занятой городским попечительством о народной трезвости, были построены театр, открытая сцена, катальные горы, карусели, качели, лодочная пристань, чайная, несколько столовых и квасных.

Структура парка

Создание Петровского парка проходило в два этапа:

В 1837—1839 годах устроена первая, большая часть парка от восточной оконечности Петровского острова до территории бывшего воскобелильного завода. Естественные заливы, врезавшиеся в массив острова в этой части, были превращены в два обширных пруда, соединявшихся протоками друг с другом и рекой Малой Невой. В одном из прудов был создан искусственный островок.

Также были возведены пять деревянных мостов. Два из них - через реку Ждановку: Кадетский (позже получивший название мост Красного Курсанта), расположенный напротив главного здания Второго кадетского корпуса, соединял Петровский остров и парк с Петербургской стороной; Ждановский мост вел на дамбу Тучкова моста. Остальные три моста (1-й, 2-й и 3-й Петровские) были перекинуты через протоки парковых прудов.

От Ждановского моста через весь парк были проложены ездовые аллеи шириной 10,67 м., которые шли вдоль рек Ждановки и Малой Невы, огибая пруды. Вдоль ездовых аллей проходили пешеходные дорожки шириной 2,13 м. В восточной части парка была устроена большая овальная площадка. Древесные и кустарниковые куртины, разбитые на территории парка, чередовались с естественными лесами и лугами. Ездовые аллеи были ограждены надолбами, края пешеходных дорожек выстланы дёрном. В Петровском парке росли: берёза, липа, клен, тополь, ясень, рябина, ива, акация, боярышник, жимолость татарская, спирея, дерен, сирень обыкновенная, шиповник.

В 1840 году на территории бывшего Придворного воскобелильного завода создана вторая часть парка. Здесь, вдоль северной границы, проходил участок Петровского шоссе (Петровский проспект), проложены ездовые аллеи и пешеходные дорожки. В этой части парка преобладал природный сосновый лес.

Отрывок, характеризующий Петровский парк (Санкт-Петербург)

– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.