Пила 5

Пила 5
Saw V
Жанр	триллер / фильм ужасов
Режиссёр	Девид Хакл
Автор сценария	Патрик Мелтон Маркус Данстэн
В главных ролях	Тобин Белл Костас Мандилор Скот Патерсон
Композитор	Чарли Клоузер
Кинокомпания	Lionsgate
Длительность	92 мин.
Бюджет	$10,8 млн
Сборы	$113857533
Страна	США США
Год	2008
Предыдущий фильм	Пила 4
Следующий фильм	Пила 6
IMDb	ID 1132626
Выход фильма «Пила 5» (оригинальное название — Saw V)

К:Фильмы 2008 года

«Пила́ 5» (англ. Saw V) — кинофильм в жанре триллер, премьера которого состоялась, традиционно, как и предыдущих частей, на «хеллоуинский уикенд» — 24 октября 2008 года. Съёмки фильма продолжались с 17 марта по 28 апреля 2008.

Сюжет

Сет просыпается в темном помещении, прикованный к столу. Через некоторое время в комнате зажигается свет и включается телевизор, на экране появляется кукла Билли. Голос с кассеты объявляет Сету, что тот будет подвергнут испытанию за убийство сестры детектива Хоффмана — получив за это преступление лишь пять лет, Сет не осознал ценности человеческой жизни. В этот момент возле потолка зажигается ещё одна лампа, освещающая огромный маятник в виде острого лезвия. Голос объясняет, что Сет должен просунуть свои руки в тиски, расположенные возле стола, и нажать на кнопки, тогда кости его рук будут раздавлены. Если же Сет не сделает этого, то через шестьдесят секунд маятник разрежет его пополам. Когда пленка заканчивается, маятник отцепляется от потолка и начинает раскачиваться, с каждой секундой опускаясь все ниже. Сет не сразу решается изуродовать свои руки, однако инстинкт самосохранения заставляет его вложить кисти в тиски. Когда тиски открываются, Сет вытаскивает остатки своих рук, но понимает, что его оковы не открылись, а маятник продолжил свою работу. Через секунды лезвие спускается ещё ниже и начинает резать Сета. Умирая, он замечает, что за всем происходящим кто-то наблюдает из соседнего помещения. Осознав, что игра окончена, Сет даже не кричит от боли. В этот момент маятник спускается ещё ниже и разрезает Сета пополам. В режиссёрской версии Сет ещё успевает прошептать «Я сделал то, что должен был сделать».

Следующая сцена — логово Джона Крамера, в стенах которого разворачивались события третьей и четвёртой частей франшизы. Агент Питер Страм открывает металлическую дверь и входит в импровизированную операционную Пилы, где обнаруживает Джеффа. Ошарашенный последними событиями Джефф уже не контролирует себя и с криком: «Где моя дочь?!» направляет пистолет на агента, чем вызывает мгновенную реакцию Страма — тот дважды стреляет Джеффу в грудь. Осмотрев помещение, Страм видит последствия разыгравшейся недавно кровавой драмы: в разных углах комнаты лежат трупы Линн Денлон и Аманды Янг, на кушетке лежит Джон с перерезанным горлом.

Через несколько мгновений детектив Марк Хоффман, только что закончивший игру офицера Ригга и Метьюза, закрывает комнату и выключает в ней свет, но Страм не успевает заметить его. Ища выход, Страм обнаруживает потайную дверь, за которой его ожидает очередное послание, записанное на диктофон. Это обращение Пилы к Страму, который просит его остановиться и не пытаться докопаться до правды, иначе этот путь приведёт его прямиком в бездну. Проигнорировав предостережение Пилы, Страм идёт по секретному коридору и попадает в другую комнату, где на него нападет неизвестный в маске и вкалывает транквилизатор.

Чуть позже Страм приходит в себя и обнаруживает, что его голова закрыта в стеклянном кубе, а все его вещи — пистолет, сотовый телефон, нож и фонарь — лежат вне зоны досягаемости. Над кубом закреплены две большие бутыли с водой, соединенные с ним при помощи трубок. Через некоторое время после пробуждения Страма ловушка активируется, и вода быстро заполняет куб, грозя утопить его. Страм быстро проверяет карманы своих брюк и обнаруживает в одном из них ручку. Мгновенно сориентировавшись, он делает себе трахеостомию, воткнув ручку в горло, что позволяет ему дышать в заполненном водой кубе.

В этот момент полиция подъезжает к «Гидеону», и Хоффман выходит из здания с Корбетт на руках. Фиск подбегает к нему и спрашивает, где Ригг, на что Хоффман отвечает, что Ригг погиб, пытаясь помочь, как и все остальные. В этот момент, к огромному удивлению Хоффмана, врачи вывозят из здания серьёзно раненного, но живого Страма.

После официального заявления об обнаружении тела Джона Крамера его адвокат вызывает к себе Джилл Так. Он объясняет, что не имел никакого понятия о том, кем был Джон на самом деле, а затем сообщает Джилл, что Джон попросил его связаться с ней в случае его смерти. Сначала он показывает ей видеокассету, смотря которую Джилл не может сдержать слез. Джон говорит, что все ещё любит её и не может простить себе того случая в клинике, а затем сообщает, что она получит материалы, имеющие огромное значение. Когда плёнка заканчивается, адвокат дает ей большую коробку, которую Джилл открывает ключом, висящим у неё на шее на цепочке. Заглянув внутрь, Джилл захлопывает коробку. Адвокат спрашивает, что в ней, но Джилл лишь благодарит его и, забрав коробку, быстро покидает кабинет.

На брифинге с журналистами шеф полиции объявляет перед журналистами, что отныне убийствам Пилы положен конец. Он отдает дань погибшим офицерам, пытавшимся остановить его злодеяния, а затем объявляет о награждении детектива-лейтенанта Марка Хоффмана как единственного детектива, выжившего в этой борьбе. Хоффман произносит короткую речь, в которой упоминает о необходимости ценить жизнь и о том, что он верит, что полиция вершит правосудие, которое является неотъемлемой частью гражданского общества. Хоффман удаляется в свой кабинет с наградой в руках, осматривает полки — там фотография сестры, на стене газетная вырезка «Пила найден мёртвым», на столе его ждёт угрожающая записка «Я знаю, кто ты», он стремительно уходит в хранилище улик, достаёт мобильник из улик дела покушения на Страма. Ему сообщают, что его ждут в госпитале насчёт агента Перес.

Госпиталь. Страм сидит возле пустой больничной койки и переживает события, при которых была убита Перес. Входит Хоффман, Страм пытается выяснить, почему Перес назвала его имя перед смертью и как Хоффман вышел живым из лап Крамера. Марк парирует, что это всё теории, весь его отдел мёртв, маньяк тоже, он нашёл Крамера, спас Корбетт и, посылая Страма к чёрту, уходит.

Далее Страма отстраняет от дела лично его шеф, мотивируя количеством допущенных убийств.

Тем временем Хоффман начинает очередную игру — пятеро человек заперты в комнате, на их шеи надеты ошейники, к которым привязан стальной трос, проходящий через лезвия. Голос с экрана говорит им, что они неправильно распорядились тем, что было у них с рождения, и, чтобы выжить, им надо объединиться. Ключи перед ними, но когда кто-то бросится за ключом, начнётся отсчёт времени, после чего в комнате взорвутся бомбы. Игроки начинают ссориться друг с другом, и в итоге Маллик бросается за ключом. Достать ключи и снять шейные кандалы удаётся всем, кроме Эшли, голову которой отрезают лезвия. Выжившие спешат покинуть комнату через открывшуюся дверь. Одна из девушек с пола собирает все ключи.

Хоффман звонит в офис Страма, но тот отсутствует, оставляет сообщение о том, что ищет Страма на голосовой почте спецагента Эриксона, записывая его имя в блокнот.

В офисе ФБР Страм пытается узнать больше о Хоффмане, находит подтверждение того, что он связан с убийством Сета Бакстера, так как тот был бойфрендом сестры Марка, зверски убившим её в прошлом. Страм посещает место убийства Сета, убеждаясь, что, пытаясь отомстить за смерть сестры, Марк Хоффман сам сконструировал маятник, не оставив Сету шанса для выживания, и в то же время приписав Крамеру очередное зверское убийство.

Флэшбеком показано, как Хоффмана приглашают на место преступления, где он якобы опознает Сета Бакстера и рассказывает Фиску о суде над Сетом и амнистии до пяти лет.

Участники игры заходят во вторую комнату, где в стенах находятся 4 дыры и уже знакомые им бомбы по углам. Немного поговорив, узнают, что Люба работает в администрации, куда посадил её отец, Бритт — вице-президент компании по недвижимости и её дело зависит от Любы, Маллик основал детский фонд, Чарли всё это знает, так как журналист и работает на газету «Интернэшнл геральд трибюн». Они захлопывают дверь за секунду до истечения времени в первой комнате, бомбы в которой взрываются.

Пила объясняет им, что ключи от убежищ лежат в банках прямо над их головами, однако лишь 3 ключа подходят к замкам. Журналист Чарльз хватает палку и начинает разбивать банки. Все по очереди находят ключи, Маллик берёт свой, но на его руку наступает Чарльз и отбирает ключ. Однако Люба сильно ударяет палкой Чарльза по спине, и Маллик успевает забрать ключ и открыть дверь в убежище. Он, Люба и Бритт находятся в них, Чарльз с трудом встаёт и, что-то поняв, кричит «Стойте!», однако время кончается, происходит взрыв, и Чарльза разрывает на куски.

Всё это время Питер Страм продолжает искать ответы. Он выясняет, как Пила завербовал Хоффмана, как Хоффман и Пила заманили в ловушку мужчину-самоубийцу (который позже запутался в колючей проволоке и погиб), как Хоффман помог подготовить Джону игру из второй части фильма и так далее. Флэшбэк отсылает зрителя к диалогу Хоффмана и Пилы, где Крамер поручает Марку сбить со следа опасного для общего дела агента Тэппа, наведя того на ещё одного героя первой части — доктора Гордона.

Жертвы новой игры Конструктора заходят в следующую комнату. Там они видят ванну с водой и 5 электродов, а в углу электрический шкаф. Правила игры просты — нужно найти способ замкнуть электрическую цепь, тогда дверь откроется. Они решают бросить электроды в ванну, но длины проводов не хватает. Люба предлагает Маллику лечь в ванну, но тот отказывается; тогда она пытается ударить его палкой, он теряет равновесие и падает в ванну. В это время Бритт втыкает один из электродов Любе в шею, убивая её. Свой поступок она объяснила недоверием к ней. Бритт и Маллик кладут труп Любы в ванну и подсоединяют все 5 электродов к ней — двери открываются.

Новый флэшбэк — Пила в палате (3 часть) просит Хоффмана подготовить игру и говорит, что, возможно, она будет не сразу для него понятна. Хоффман забирает конверты и покидает комнату за секунду до того, как Аманда вкатила туда кресло с Линн Денлон.

Хоффман мастерски наводит агента ФБР Дэна Эриксона на след Питера Страма, подставив его как соучастника Пилы. Хоффман крадёт телефон Питера, звонит с него Эриксону, но после ответа бросает трубку. Попытка Эриксона перезвонить неудачна — Марк выключает телефон. Эриксон просит Коуэн определить местонахождение Питера. Хоффман едет в дом, где сейчас идёт игра, Страм следует за ним по пятам, о чём Марк, конечно, догадывается. Прибыв туда, Марк включает телефон, что позволяет ФБР определить его местонахождение. Эриксон немедленно выезжает вслед за Страмом и Хоффманом.

Оставшиеся двое заходят в последнюю комнату. В центре стоит непонятного на первый взгляд вида устройство. Однако потом всё становится ясно — это жертвоприёмник крови. В нём пять отверстий и нужно сунуть в них руку, чтобы лезвия внутри разрезали её и чаша наполнилась кровью — тогда двери откроются. Появившийся на экране Билли подтверждает эту теорию. Бритт собирается захлопнуть дверь в предыдущую комнату, но её останавливает Маллик и говорит, чтобы она попробовала открыть дверь наружу с помощью ключей от шейных кандалов, которые она прихватила с собой. Пытаясь открыть дверь, Бритт замечает, что все ключи одинаковы, и тогда до них доходит истинный смысл игры — в первой комнате одним ключом можно было открыть все замки, во второй в убежище могли влезть по 2 человека, в третьей, если бы они все взялись за электроды, каждый получил бы лишь небольшой удар током, а в четвёртой каждому из пятерых достаточно было бы отдать лишь по 2 пинты крови, чтобы выжить. Но теперь двоим нужно отдать по пять пинт. Тем не менее, шанс выжить у них все ещё есть.

Хоффман заходит в тот самый дом, в котором была игра первой и второй части, теперь этот дом обустроен и Марк живёт в нём. Страм следует за ним, а Эриксон тем временем следует по сигналу мобильного Страма, который находится совсем в другом месте, где двое оставшихся в живых пытаются перебороть страх и боль.

Бритт и Маллик, в конце концов, решаются сунуть руки в отверстия. Лезвия в итоге разрезают им руки почти до локтя, но им удается набрать 10 пинт крови, и дверь открывается. Полуживые, они лежат на полу, Бритт говорит, что они победили, а Маллик в ужасе смотрит на свою руку. Эриксон находит Бритт, которая смогла выползти из комнаты живой, Маллик остался лежать в комнате с жертвоприёмником крови. Эриксон вызывает скорую и объявляет Питера в розыск.

Идя по горячим следам, Страм находит комнату с заполненным битым стеклом саркофагом, в котором находится очередная диктофонная запись. Последнее послание Пилы к агенту гласит: «Привет, агент Страм. Если ты это слышишь, значит, и на этот раз ты нашёл то, что искал, или так тебе кажется. Твоя преданность делу достойна похвалы, но я спрашиваю тебя, какие уроки ты вынес из этого путешествия? Тебе известна поговорка: „Обманешь меня раз — позор тебе, обманешь меня дважды — позор мне“? Ситуация, в которой ты оказался, связана с доверием, поэтому я спрашиваю тебя, научился ли ты доверять мне? Выжить в этой комнате можно, только если ты ляжешь в ящик со стеклом, который находится перед тобой. Боль будет сильной, но ты сможешь выжить». В этот миг Страм слышит шаги Хоффмана и выключает диктофон. Когда Хоффман заходит в комнату, между агентом и детективом завязывается драка, в ходе которой Страм толкает Хоффмана в саркофаг, тут же закрыв крышку и говорит «я поймал тебя, сукин ты сын». Через секунды дверь в помещение захлопывается, и обозлённый Страм спрашивает Хоффмана, как её открыть. Хоффман указывает на диктофон, включив который, агент Страмм слышит: «…но если ты предпочтёшь не делать этого, о тебе больше никто не услышит — твоё тело никогда не найдут, ты просто исчезнешь. Я спрашиваю тебя, спецагент Страм, ты научился доверять мне? Услышишь ты моё предупреждение? Если нет, эта комната навсегда останется твоей могилой и моё наследие перейдёт к тебе. Делай свой выбор», и Страм понимает, что его игра окончена. Стеклянный саркофаг уезжает в пол, и стены комнаты приходят в движение, медленно сдвигаясь к центру. Страм до конца борется за свою жизнь, безуспешно ища выход из ловушки, однако в момент, когда стены разламывают агенту руку, крик боли и отчаяния становится завершающим аккордом серии — стены сдвигаются вплотную, и агент Страм гибнет, заливая кровью саркофаг с торжествующим Марком Хоффманом внутри.

Ловушки

В фильме присутствуют 9 ловушек:

• Маятник
• Куб
• «Выстрелившая» кукла
• Резак
• Комната с бомбами
• Электрическая цепь
• Жертвоприёмник крови
• «Стеклянный» гроб
• Пресс

В ролях

• Тобин Белл — Джон Крамер/конструктор/Пила
• Костас Мэндилор — детектив Марк Хоффман
• Джули Бенц — Брит
• Скотт Паттерсон — агент Питер Страм
• Бетси Рассел — Джил Так
• Марк Ролстон — Эриксон
• Карло Рота — Чарли
• Шоуни Смит — Аманда Янг
• Миган Гуд — Люба
• Грег Брик — Маллик
• Лаура Гордон — Эшли
• Джорис Джарски — Сет
• Майк Баттерс — Пол
• Аль Сапиэнца — начальник полиции
• Майк Реальба — детектив Фиск
• Джефф Пастил — Берни
• Дана Сорман — секретарь в офисе
• Шеила Ша — специальный агент Кован
• Саманта Лемоул — Памела Дженкинс
• Лирик Бент — Ригг
• Афена Карканис — агент Перес
• Джастин Луис — Арт Бланк
• Донни Уолберг — Эрик Мэтьюз
• Дэнни Гловер — Дэвид Тэпп
• Бахар Сумех — Линн
• Нив Уилсон — Корбетт Денлон
• Ангус Макфадьен — Джефф
• Лиза Берри — EMT
• Билл Виберт — офицер
• Тони Нэппо — Гас
• Брэндон МакГиббон — Хэнк
• Тим Бурд — Оби
• Натали Браун — Хизер Миллер
• Квансетия Хэмилтон — женщина с собакой
• Лоррейн Форемэн — старушка
• Сара Пауэр — Анжелина
• Кори Ли — Жасмин

Факты

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

• По словам режиссёра фильма Дэвида Хэкла, для постановки новых оригинальных ловушек Конструктора в качестве наглядного материала использовался DVD с записями реальных несчастных случаев на производстве, катастроф, и других происшествий.
• Ловушку-пресс, погубившую Питера Страма, придумал и нарисовал семилетний сын Дэвида Хэкла — режиссёра картины.
• Когда агент Страм спускается в подвал дома, в котором происходили события первой, второй и третьей части, он видит на полу дорожку крови, которую оставил детектив Мэтьюз.
• Единственный фильм серии, где никто не произносит фразу "Игра окончена" в финале фильма.
• Сцена, в которой Хоффман покидает Гидеон с Корбетт и разговаривает с Фиском, изначально была в концовке четвёртого фильма, но позже была вырезана. Отсняты были только два секундных эпизода — входящий в комнату с последней игрой Джеффа Страм и стоящий у койки Конструктора Джефф.
• Дэнни Гловеру было сделано предложение сыграть Тэппа во флэшбэке, но ему пришлось отказаться из-за съёмок в фильме «Слепота».
• На фотографии, стоящей на столе у Эриксона, запечатлён Марк Ролстон со своей настоящей женой.
• В последней ловушке вместо искусственной крови была использована кровь животных. Дэвид Хэкл позже признался, что они бы никогда так не поступили, если бы знали, какой от неё исходит ужасный запах.
• Ловушки в первом и последнем эпизодах почти буквально заимствованы из рассказа «Колодец и маятник» Э. А. По.
• В оригинальном звучании послания Пилы к Страму (в частности, последнее) звучат голосом Хоффмана.

Ссылки

• [www.saw5.com/ Официальный сайт фильма] (англ.)
• «Пила 5» (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.officialsawnews.com/ Новости со съёмочной площадки]
• [www.sawfilm.ru/ Логово Пилы. Русскоязычный сайт]

См. также

• Hello Zepp — музыкальная композиция, написанная Чарли Клоузером; заглавная тема серии фильмов.

Отрывок, характеризующий Пила 5

После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.