Плинер, Израиль Израилевич

Изра́иль Изра́илевич Пли́нер<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">И. И. Плинер после ареста. 1938 г.</td></tr>
Начальник ГУЛАГ НКВД
21 августа 1937 года — 14 ноября 1938 года
Предшественник:	Матвей Давыдович Берман
Преемник:	Глеб Васильевич Филаретов
Рождение:	1896(1896) мест. Поставы, Виленская губерния
Смерть:	23 февраля 1939(1939-02-23) Коммунарка, Московская область
Военная служба
Звание:
Награды:

Изра́иль Изра́илевич Пли́нер (1896 — 23 февраля 1939) — видный деятель органов госбезопасности СССР, дивизионный интендант (1936). Начальник ГУЛАГ НКВД (1937—1938).

Биография

Родился в местечке Поставы Виленской губернии. Еврей. В 1919 вступил в РККА, в 1922 — в коммунистическую партию. С 1922 на партийной и хозяйственной работе. В 1924 окончил Военно-хозяйственную академию РККА. В 1926 был переведён на работу в ОГПУ. С 1935 заместитель начальника ГУЛАГа, с 21 августа 1937 начальник ГУЛАГа. Был одним из главных сподвижников Н. И. Ежова и организаторов массового террора. Руководил депортацией корейцев на Дальнем Востоке в 1937 году.

После прихода на пост 1-го заместителя главы НКВД Л. П. Берии в НКВД начались чистки и в ходе них Плинер, как ежовский выдвиженец был уволен из НКВД и 14 ноября 1938 арестован. 22 февраля 1939 расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР на Коммунарке. Реабилитирован в 1956 году.

Награды

• Орден Ленина (14.07.1937)
• знак «Почетный работник ВЧК—ГПУ (XV)» (26.05.1933)

Литература

• [www.memo.ru/history/NKVD/kto/biogr/gb392.htm Плинер И. И.] // Петров Н. В., Скоркин К. В. [www.memo.ru/history/NKVD/kto/index.htm Кто руководил НКВД, 1934—1941 : справочник] / Под ред. Н. Г. Охотина и А. Б. Рогинского. — М.: Звенья, 1999. — 502 с. — 3000 экз. — ISBN 5-7870-0032-3.

Ссылки

• [www.hrono.ru/biograf/pliner.html Биография Плинера]

Отрывок, характеризующий Плинер, Израиль Израилевич

Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.