Потёмкин, Пётр Иванович
| Пётр Иванович Потёмкин | |
 Пётр Потёмкин, Хуан Каррено де Миранда, 1681—1682[1] | |
| Род деятельности: |
русский дипломат и военачальник |
|---|---|
| Гражданство: | |
| Отец: | |
| Дети: | |
Пётр Иванович Потёмкин (1617—1700) — русский дипломат и военачальник в эпоху правления царей Алексея Михайловича и Фёдора Алексеевича, стряпчий, стольник, думный дворянин, окольничий и наместник боровский.
Биография
Представитель дворянского рода Потёмкиных. Младший (второй) сын дворянина московского Ивана Гаврииловича Потёмкина. Старший брат — стольник и воевода Фёдор Иванович Потёмкин (? — 1695).
Дед Петра Ивановича, Гавриил Фёдорович (? — 1586), входил в состав русского посольства в Польшу в 1584 году.
Во время войны с Польшей Пётр Иванович был воеводой и возглавлял походы в земли неприятелей. Взял польский Люблин в 1655 году и шведский Ниеншанц в 1656 году.
Позже стал стольником и выполнял обязанности царского посла. Потёмкин возглавлял посольства в габсбургской Испании и Франции в 1667—1668 годах. Тогда были налажены регулярные дипломатические отношения между Испанией и Россией. Испанский художник Хуан Каррено де Миранда написал портрет Потёмкина, который сейчас находится в музее Прадо в Мадриде. Пётр Иванович отмечал про испанцев:
Во нравах своеобычны, высоки. Большая часть их ездят в каретах. Неупьянчивы: хмельного питья пьют мало, и едят по малуж. В Ишпанской земле будучи, Посланники и все Посольские люди в шесть месяцев не Видали пьяных людей, чтоб по улицам валялись, или идучи по улицам, напився пьяны, кричали. Домостройные люди наипаче всего домашний покой любят.— Пётр Потёмкин «О вере ишпанского государства»[2]
В 1670 году ездил с дипломатическими поручениями по Италии, Франции и Голландии. В 1674 году Потёмкин побывал в Вене, чтобы обсудить общие действия против польского короля Яна III.
В 1675 году посол в Англии и Дании.
Во время похорон царя Алексея Михайловича 30 января 1676 года нёс тело государя из дворца в Архангельский собор.
Думный дворянин с 1688 года. С 14 октября 1689 года второй судья Владимирского судного приказа. В 1692 году пожалован в окольничие[3]. Является пращуром знаменитого Григория Потёмкина[4].
Единственный сын — стольник и статский советник Степан Петрович Потёмкин
Напишите отзыв о статье "Потёмкин, Пётр Иванович"
Примечания
- ↑ Согласно П. Вайлю («Гений места»), под портретом Потёмкина в Прадо висит табличка с забавной надписью: «Иванович, посол России»
- ↑ [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Spain/XVII/1660-1680/Tajnyj_Nakaz/text7.htm Тайный наказ, данный при Царе Алексее Михайловиче первому Русскому Посольству в Испанию, и записки Русских Посланников, веденные ими в 1667 и 1668 годах в Испании и во Франции // Сын отечества, № 5. 1851]
- ↑ В. В. Руммель, В. В. Голубцов. Родословный сборник русских дворянских фамилий. В 2 томах. Том 2. — С.-Петербург: Издание А. С. Суворина, 1886. — С.260
- ↑ [www.openmag.ru/archive/articul_206.html?sList=8&idList=17 Александр Зубков Светлейший, Open!, Весна 2003]
Ссылки
-
На Викискладе есть медиафайлы по теме Потёмкин, Пётр Иванович - [spalex.narod.ru/rus_esp/esprus_potemkin.html Описание посольской деятельности Потёмкина в Испании]
- Потемкин, Петр Иванович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
- [ru.rodovid.org/wk/Запись:350544 Потёмкин, Пётр Иванович] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
Отрывок, характеризующий Потёмкин, Пётр Иванович
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.
Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
