Премия имени Якуба Чишинского
Поделись знанием:
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.
В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
| Премия имени Якуба Чишинского | |
| Страна | |
|---|---|
| Тип |
премия |
| Основания награждения |
за выдающиеся достижения в области лужицкой культуры, искусства, науки и за содействие перспективным начинаниям в их развитии |
| Статус |
вручается |
| Статистика | |
| Дата учреждения |
28 июля 1956 года |
| Первое награждение |
1956 |
Премия имени Якуба Чишинского (в.-луж. Myto Ćišinskeho, нем. Ćišinski-Preis) — бывшая государственная премия ГДР, в настоящее время — премия «Фонда серболужицкого народа». Премией награждаются организации, культурные, общественные, научные и литературные деятели, внесшие значительный вклад в сохранение и развитие лужицкой культуры, науки, искусства и лужицких языков. Названа именем классика лужицкой литературы Якуба Чишинского.
Содержание
История
Премия была учреждена 28 июля 1956 года в качестве государственной премии ГДР. Премия присуждалась лицам, внесшим значительный вклад в литературе, сохранении и развитии лужицких языков. В 1982 году премии было присвоено имя основоположника лужицкой реалистической литературы Якуба Барт-Чишинского. Последний раз премия в качестве государственной была присуждена в 1990 году. С 1991 по 1994 год премия не присуждалась.
С 1995 года премию стала присуждать общественная организация «Фонд серболужицкого народа». Как правило, премия присуждается один раз в два года за выдающиеся достижения в области общественной жизни лужицкого народа, культуры, искусства, науки и за содействие перспективным начинаниям в их развитии. Премия состоит из главной награды и премии, которая вручается советом попечителей «Фонда сербского народа». Награждение лауреатов происходит в женском католическом монастыре «Звезда Марии», который находится в лужицкой деревне Паньчицы-Куков.
Список лауреатов
- 1956 — Ян Павол Нагель (руководитель ансамбля Котбуской сербской высшей школы), Миклауш Кречмар (руководитель Сербского народного театра);
- 1957 — Курт Креньц (многолетний председатель Домовины);
- 1958 — Павол Недо (педагог и председатель Домовины);
- 1959 — Мерчин Новак-Нехорньский (писатель и художник), Курт Хорст Шлосар (художник);
- 1960 — Фридо Метшк (нижнелужицкий писатель и поэт);
- 1962 — Юрий Брезан (писатель), Цирил Кола (журналист), Марья Кубашец (педагог и писательница);
- 1964 — Мина Виткойц (писатель и поэтесса), Ян Цыж (общественный деятель и писатель);
- 1968 — Юрий Веля (писатель), Юрий Винар (писатель, поэт и композитор);
- 1966 — Михал Навка (поэт и писатель), Ян Буланк (композитор и дирижёр), Юрий Вуйеш, Юрий Мертин;
- 1970 — Павол Новотный (общественный деятель), Бен Будар (писатель и журналист), Ян Рауп, Бено Шрам, Вилем Шибарь (художник), Йозеф Новак, Юрай Кубанка, Петр Малинк;
- 1972 — «Płomjo» (детский журнал), Ян Мешканк, Бено Шолта, Ахим Бранкачк, 1-я Серболужицкая культурная бригада (хор), «Mały Wjelkow» (ансамбль);
- 1974 — Юрий Кох (писатель), Мертин Бенада, Ян Коск, ансамбль «Hermann Matern», редакционный коллектив лужицкой газеты «Nowy Casnik»;
- 1976 — хор «Budyšin», Ева Ворша Ланзына и Стеффен Ланга (художники), Павол Фёлькель (писатель и учёный-славист), лужицкий пионерский театр «Budyšin», редакция журнала «Rozhlad»;
- 1978 — Петр Малинк, Юрий Грос, коллектив «SLA» (в составе Моники Реверковой, Леньки Шолчиц-Винарец и Павола Шолты), Детлеф Кобеля, народный ансамбль в составе Юрия Кубаша, Павола Кмеча, Яна Гемпеля, Ярмили Врхотовой и Ладислава Врхоты;
- 1980 — Гинц Шевц, Народный хор «Meja», Альфонс Янца, Ганьжа Беньшова (писательница), коллектив Немецко-серболужицкого народного театра, Юрий Бетнар, Антон Навка, Арноши Ковар;
- 1982 — Курт Лёффлер, Ганка Крауцец (художник), Ян Шолта, Ян Гандрик, хор «Lipa», Цириль Коля;
- 1984 — коллектив газеты «Nowa doba», Ева Ворша Ланзина (художник), лужицкий мужской хор «Delany», Гельмут Фаска, Йозеф Френци, коллектив народного хора в составе Кресчана Баумгартеля, Яна Кнебеля, Альфонса Грегора и Павола Шолты;
- 1986 — Мертин Каспер (историк), Ян Павол Нагель, Константин Трофимович, Ян Бук, хор «Jakub Bart-Ćišinski» из села Панчицы-Кукова, народный хор «SPW Worklecy» из села Ворклецы, музыкальный коллектив в составе Павола Гройлиха, Герата Гендриха и Мертина Вёлькеля;
- 1988 — Альфонс Янца, Ян Коск, Ян Ворнар, коллектив пионерского ансамбля «Hermann Matern»;
- 1990 — Кито Лоренц, Мертин Саловский, Богумила Шретрова, Кресчан Барт, Ян Магр и Мертин Слоденк, Гана Тилихова, Лотар Балько и Макс Донат;
- 1995 — Антон Навка, Рожа Домашцына;
- 1997 — Герберт Новак, Фред Печка;
- 1999 — Альфонц Френцль, Ян Цыж;
- 2001 — Манфред Староста, нижнелужицкий детский ансамбль;
- 2003 — Мария Ульбрихец, Мерана Цушцына;
- 2005 — Янаш Петш, Таня Донатец;
- 2009 — Мето Пернак (писатель), Иштван Кобеля;
- 2011 — Бенедикт Дырлих, Ева-Мария Чорнакец (детский писатель);
- 2013 — Бено Будар, Михал Цыж.
- 2015 — Манфред Ладуш, Себастьян Эликовский-Винклер.
Напишите отзыв о статье "Премия имени Якуба Чишинского"
Литература
- [stiftung.sorben.com/usf/W%20u%20s%20t%20a%20w%20k%20iMyta.pdf Современный Устав премии имени Якуба Чишинского]
- Ein kleines Lexikon — Sorben/Serbja. Domowina-Verlag, Bautzen 1989, ISBN 3-7420-0405-0
Ссылки
- [stiftung.sorben.com/usf/W%20u%20s%20t%20a%20w%20k%20iMyta.pdf Устав премии] (верхнелуж.)
- [stiftung.sorben.com/wobsah_de_114.htm Информация] (нем.)
Отрывок, характеризующий Премия имени Якуба Чишинского
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.
В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
