Приговор (телесериал)

Приговор
Conviction
Жанр	Юридическая драма
Создатель	Лиз Фридлендер Лиз Фридман
В ролях	Хейли Этвелл Эдди Кахилл Шон Эшмор Меррин Данги Эмили Кинни Мэнни Монтана Дэниел Фрэнзиси
Страна	США США
Количество сезонов	1
Количество серий	1
Производство
Исполнительный продюсер	Лиз Фридлендер Лиз Фридман Марк Гордон Ник Пеппер
Хронометраж	40 мин.
Студия	ABC Studios The Mark Gordon Company Entertainment One
Трансляция
Телеканал	ABC
На экранах	с 3 октября 2016 по настоящее время
[abc.go.com/shows/conviction Официальный сайт]

«Пригово́р» (англ. Conviction) — американский телевизионный сериал, созданный Лиз Фридлендер и Лиз Фридман с Хейли Этвелл в главной роли, который вышел на ABC 3 октября 2016 года. В центре сюжета находится адвокат и дочь бывшего президента США, которая в результате шантажа вынуждена возглавить Conviction Integrity Unit в Нью-Йорке, подразделение, созданное с целью пересматривать случаи неправомерно осужденных.

Производство

Разработка

5 октября 2015 года, было объявлено, что ABC купил сценарий пилотного эпизода, написанный Лиз Фридлендер и Лиз Фридман. Марк Гордон и его The Mark Gordon Company совместно с Entertainment One являются продюсерами. 27 января 2016 года канал заказал съемки пилотного эпизода для сезона 2016-17 годов. Его режиссёром выступила Лиз Фридлендер, а съемки проходили в Торонто, Онтарио, Канада.

12 мая 2016 года канал утвердил пилот и дал зелёный свет на производство первого сезона.

Кастинг

Кастинг на центральные роли начался в феврале 2016 года. 10 февраля было объявлено, что Хейли Этвелл будет исполнять ведущую роль в пилоте. На следующий день Шон Эшмор подписался играть роль помощника окружного прокурора. 12 февраля Эмили Кинни и Мэнни Монтана также присоединились к пилоту. 29 февраля Меррин Данги, сестра президента ABC Ченнинг Данги, подписалась играть роль ведущего следователя и бывшего полицеского. 7 марта Эдди Кахилл присоединился в основной мужской роли окружного прокурора. 9 марта Дэниэл Ди Томассо получил роль младшего брата героини Этвелл. В июле, однако, Ди Томассо покинул проект и был заменен Дэниелом Фрэнзиси.

Актёры и персонажи

• Хейли Этвелл в роли Хейс Моррисон
• Эдди Кахилл в роли Уэйна Уоллисв
• Шон Эшмор в роли Сэма Салливана
• Меррин Данги в роли Максин Бартон
• Эмили Кинни в роли Тесс Ларсон
• Мэнни Монтана в роли Фрэнки Риоса
• Дэниел Фрэнзиси в роли Джексона Моррисона

Ссылки

• [abc.go.com/shows/conviction Официальный сайт] (англ.)
• «Приговор» (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Приговор (телесериал)

Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.