Мадам де Ламбаль
| Мария-Тереза-Луиза Савойская, принцесса де Ламбаль | |
| Marie Louise Thérèse de Savoie, princesse de Lamballe | |
 | |
| Принцесса де Ламбаль. Иллюстрация к «Истории Французской Революции» А. Тьера | |
|---|---|
| Имя при рождении: |
Maria Teresa Luisa di Savoia |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Подданство: | |
| Дата смерти: |
3 сентября 1792 (42 года) |
| Место смерти: | |
| Отец: |
Луи-Виктор Савойский |
| Мать: |
Кристина-Генриетта Гессенская |
| Супруг: | |
Мари́я-Тере́за-Луи́за Саво́йская, принцесса де Ламба́ль (фр. Marie Louise Thérèse de Savoie, princesse de Lamballe) (8 сентября 1749 года, Турин — 3 сентября 1792 года, Париж) — французская аристократка, подруга королевы Марии-Антуанетты.
Краткая биография
Родителями принцессы были Луи-Виктор Савойский, принц Кариньяно и Кристина-Генриетта Гессенская. В 1767 году Мария была выдана замуж за члена французского королевского дома Луи-Александра де Бурбона, принца де Ламбаля (правнука Людовика XIV). Брак оказался неудачным: через полгода после свадьбы принц умер от венерической болезни. Детей у Марии не было, и она осталась жить в семье свёкра, герцога де Пентьевр. В 1770 году принцесса познакомилась с Марией-Антуанеттой, и вскоре они подружились. В 1775 году она была назначена управительницей дома королевы. Однако постепенно благочестивая Мария-Тереза стала менее близка Марии-Антуанетте, и её заменила Иоланда де Полиньяк.
Во время Революции принцесса де Ламбаль продолжала жить с королевской семьёй в Тюильри. После возвращения короля и королевы из Варенна она вновь взяла на себя обязанности при дворе. После событий 10 августа 1792 года король и королева были заключены в Тампль; принцесса де Ламбаль оказалась в тюрьме Лафорс. Во время сентябрьских убийств принцесса погибла и её голова на пике, напудренная и накрашенная, была пронесена по городу, чтобы её увидела Мария-Антуанетта. Различные жуткие слухи, ходившие по поводу подробностей гибели принцессы де Ламбаль, нашли своё отражение в мемуарах и художественной литературе, посвящённой Революции.
Спустя десять лет племянник и официальный наследник принцессы, принц Карл Эммануил Савойский-Кариньянский почти повторил судьбу своей родственницы. Вывезенный осенью 1799 из Турина (столицы бывшего Сардинского королевства), он был заключён в особую парижскую тюрьму Консьержери, а затем переведён под домашний арест, где и скончался (скоропостижно) 16 августа 1800 года, немного не дожив до возраста тридцати лет.
Образ в культуре
В литературе
- Принцессе де Ламбаль посвящён сонет Д. Кардуччи из цикла «Ça ira».
- М. И. Волошин посвятил ей стихотворение «Голова madame de Lamballe» (1906), на которое впоследствии написал музыку Александр Вертинский.
- Принцесса де Ламбаль фигурирует в «Поэме без героя» Анны Ахматовой.
- Мадам де Ламбаль упоминается в стихотворении Ю. М. Кублановского «Заменяли Всевышнего ересью».
В кино
- «Мария-Антуанетта» (1938) роль принцессы де Ламбаль исполнила Анита Луиз.
- «Мария-Антуанетта» (2006) Софии Копполы, принцессу сыграла молодая актриса Мэри Найи.
Напишите отзыв о статье "Мадам де Ламбаль"
Литература
- Bertin G. Madame de Lamballe. New York, 1901 [www.archive.org/details/cu31924024292504 онлайн]
- Hardy B.C. The Princesse de Lamballe: A Biography. London, 1908 [www.archive.org/details/cu31924024292447 онлайн]
- Arnaud R. La Princesse de Lamballe, 1749—1792 : d’après des documents inédits. Paris, 1911
- Sorel A.-É. La Princesse de Lamballe, une amie de la reine Marie-Antoinette. Paris, 1933
- Castelnau J. La Princesse de Lamballe. Paris, 1956
- Vircondelet A. La princesse de Lamballe. Paris, 1995
- de Decker M. La Princesse de Lamballe: mourir pour la reine. Paris, 1999
Ссылки
- [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Kab/03.php Кабанес О., Насс Л. Революционный невроз. Глава III. Мученическая смерть принцессы Ламбаль]
Отрывок, характеризующий Мадам де Ламбаль
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.
