Пентьевр, Луи-Жан-Мари де Бурбон

Луи-Жан-Мари де Бурбон фр. Louis-Jean-Marie de Bourbon<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет герцога де Пентьевр в битве при Фонтенуа работы Натье</td></tr>
Герцог де Пентьевр
1737 — 1793
Предшественник:	Луи-Александр де Бурбон
Преемник:	Карл Орлеанский
Герцог д’Омаль
1775 — 1793
Предшественник:	Луи-Шарль де Бурбон
Преемник:	Мария-Аделаида де Бурбон
Великий егермейстер Франции
1737 — 1791
Предшественник:	Луи-Александр де Бурбон
Рождение:	16 ноября 1725(1725-11-16) Рамбуйе, Франция
Смерть:	4 марта 1793(1793-03-04) (67 лет) Дворец Бизи, Вернон, Франция
Род:	Дом Бурбонов
Отец:	Луи-Александр де Бурбон
Мать:	Мария-Виктория де Ноай
Супруга:	Мария Тереза Фелицита д’Эсте
Военная служба
Принадлежность:	Франция Франция
Звание:	Генерал-лейтенант армии короля, Адмирал Франции
Автограф:
Награды:

Луи-Жан-Мари де Бурбон, герцог де Пентьевр (фр. Louis-Jean-Marie de Bourbon; 16 ноября 1725, дворец Рамбуйе — 4 марта 1793, дворец Бизи) — государственный деятель и военачальник в дореволюционной Франции. Внук короля Людовика XIV и официальной фаворитки мадам Монтеспан.

Также обладал титулами герцога Омальского (1775 год), де Рамбуйе (1737 год), герцога Жизорского, герцога де Шатовиллен, графа д’Э (1775 год) и другими. Имел титул адмирала Франции. Занимал должность Великого егермейстера при королевском дворе, а также был губернатором Бретани. Доводился тестем гражданину Филиппу Эгалите.

Биография

Луи-Жан-Мари был единственным сыном в семье графа Тулузского Луи-Александра де Бурбон (1678—1737), внебрачного ребёнка «короля-солнца», и герцогини Марии-Виктории де Ноай. Таким образом Луи-Жан-Мари является внуком короля Людовика XIV. В возрасте 9 лет мальчика уже определили на должность адмирала Франции (1 декабря 1734 года), а спустя два года — на должность губернатора и генерал-лейтенанта провинции Бретань (31 декабря 1736 года).

Его отец скончался когда мальчику было 12 лет, и Луи-Жан-Мари по праву наследования в декабре 1737 года вступил во все светские и военные должности своего отца; помимо перечисленных выше он занял при дворе пост Великого егермейстера Франции.

27 января 1740 года его возвели в ранг кавалера ордена Золотого руна, а спустя два года, 1 января 1742 года — в ранг кавалера ордена Святого Духа. 2 июля 1743 года ему присвоено звание маршала лагеря (фр. maréchal de camp) (аналог последующего звания бригадного генерала), а 2 мая 1744 года звание генерала-лейтенанта армии короля. Луи-Жан-Мари служил под началом своего дяди, герцога де Ноай, и отважно сражался в Деттингенском сражении (1743 год) и в битве при Фонтенуа (1745 год).

После женитьбы в 1744 году молодая пара заняла апартаменты в Версальском дворце, которые прежде были в распоряжении мадам Монтеспан, их общего родственника. Герцог со своей семьёй занимал эти апартаменты вплоть до начала правления короля Людовика XVI, когда потребовалось эту площадь уступить нескольким «мадам», незамужним тётушкам нового короля.

После смерти жены при родах в 1754 году герцог Пентьевр постепенно перестал появляться при дворе в Версале, вёл весьма уединённую жизнь и был подвержен меланхолии, поскольку был глубоко огорчён её смертью, а также последовавшей затем смертью единственного сына в 1768 году. Впоследствии герцог очень тяжело перенёс известие о трагической гибели своей невестки принцессы де Ламбаль (1792 год) и о казни короля, за которую голосовал его зять Филипп Эгалите (1793 год). Герцог Пентьевр был набожен и усердно занимался благотворительностью. Во время революции герцог дал убежище в своём дворце в Со поэту Флориану, который прежде служил у него пажом и секретарём в Ане.

В разгар трагических событий Французской революции и провозглашения Первой республики герцог Пентьевр с 1792 года вместе с дочерью, оставившей мужа-гражданина, постоянно жил в своей усадьбе Бизи в Нормандии, в 70 километрах от Парижа, пользуясь широкой популярностью среди французов. Здесь же в Бизи герцог и скончался в своей кровати в марте 1793 года. Его тело тайно захоронили в Дрё, но 29 ноября 1793 года революционеры осквернили могилы усыпальницы Орлеанского дома, закопав трупы в общей могиле. Спустя месяц после смерти герцога, в апреле 1793 года, революционеры арестовали его дочь. Только в 1816 году, в период Реставрации, капелла Орлеанского дома была перестроена и в ней перезахоронили уцелевшие останки.

Главным увлечением Луи-Жан-Мари стало коллекционирование часов, которые он любил точно настраивать и ремонтировать.

Состояние герцога Пентьевра

В руках герцога де Пентьевр собрались огромные земельные владения, ранее принадлежавшие детям герцога Мэнского, внебрачного сына Людовика XIV и мадам Монтеспан — принцу Домбскому (умер в 1755 году) и графу д’Э (умер в 1775 году), в том числе замок Со, замок Ане, замки и дворцы в Омале, Дрё и Жизоре. По некоторым оценкам годовой доход герцога Пентьевра составлял 6 миллионов ливров, что эквивалентно примерно 17 миллионам евро, благодаря чему герцог был одним из самых состоятельных аристократов Европы той эпохи.

В зрелые годы герцог де Пентьевр много времени проводил во дворце Рамбуйе, где он родился; он заботился о состоянии садов дворца, часто модернизируя их согласно новым течениям ландшафтного дизайна.

В декабре 1783 года герцог был вынужден уступить Рамбуйе королю Людовику XVI, который искал большое имение для охоты в лесах Ивелина, поскольку королевский охотничий замок Сен-Юбер (фр. Château de Saint-Hubert) стал слишком малым.

Покидая Рамбуйе, поместье где он родился и которое сильно любил, герцог де Пентьевр увёз с собой 9 гробов (останки отца и матери, своей супруги и 6 детей), которые перевёз в своё владение в Дрё. Так появилась королевская капелла в Дрё, ставшая семейным некрополем Орлеанского дома.

В качестве возмещения герцог выкупил у герцогини Шуазёль пышный дворец Шантлу неподалёку от Амбуаза, а король в 1784 году принудил финансиста Жан Жозефа Делаборда уступить герцогу свой великолепный замок Лаферте-Видам неподалёку от Дрё. После смерти герцога в 1793 году эти владения были конфискованы как национальные имущества.

Помимо этого герцог владел замком в Блуа, замком в Амбуазе, замком в Шатонёф-сюр-Луар, а также особняком отель де Тулуз в Париже, где сейчас размещается штаб-квартира Банка Франции.

Брак и наследники

Поначалу Луи-Жан-Мари хотел взять в жёны Луизу-Генриетту де Бурбон, но вдовствующая принцесса Конти отдала предпочтение герцогу Шартрскому Луи-Филиппу I. Застенчивый герцог понизил уровень своих притязаний, и в 1744 году женился на Марии Терезе Фелиците д’Эсте (1726—1754), дочери герцога Моденского и герцогини Шарлотты-Аглаи Орлеанской, дочери Регента Франции. Луи-Жан-Мари не пришлось сожалеть об этом решении; их союз стал очень гармоничным, тогда как герцогиня Шартрская в дальнейшем прославилась своими похождениями и любовниками до такой степени, что при дворе сомневались в законности её детей.

В этом браке родились:

• Луи-Мари де Бурбон (родился в 1746 году, умер в младенчестве);
• Луи-Александр де Бурбон (1747—1768), принц де Ламбаль, супруг Марии-Луизы Савойской (1749—1792), известной как «мадам де Ламбаль», близкой подруги королевы Марии-Антуанетты;
• Жан-Мари де Бурбон (1748—1755), герцог де Шатовиллен;
• Венсан-Мари-Луи де Бурбон (1750—1752), граф де Генган;
• Мария-Луиза де Бурбон (1751—1753);
• Мария-Аделаида де Бурбон (1753—1821), известная как «мадемуазель де Пентьевр», вышла замуж за герцога Орлеанского гражданина Филиппа Эгалите;
• Луи-Мари-Фелисите (родилась и умерла в 1754 году).

Литература

• Jean Duma. «Les Bourbon-Penthièvre, (1678—1793): une nébuleuse aristocratique au XVIII siècle». — Париж: Publications de la Sorbonne, 1995. — 744 p.
• Пентьевр // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Пентьевр, Луи-Жан-Мари де Бурбон

– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.


На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.