Ламбаль, Луи-Александр де Бурбон

Луи-Александр де Бурбон фр. Louis Alexandre de Bourbon<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Фрагмент портрета Ж.-Б. Шарпантье (дворец Со)</td></tr>
Великий егермейстер Франции
1755 — 1768
Предшественник:	Луи-Жан-Мари де Бурбон
Преемник:	Луи-Жан-Мари де Бурбон
Рождение:	Париж, Франция
Смерть:	Лувесьеннский замок, Франция
Род:	Дом Бурбонов
Имя при рождении:	Louis Alexandre Joseph Stanislas de Bourbon
Отец:	Герцог де Пентьевр
Мать:	Мария Тереза Фелицита д’Эсте
Супруга:	Мария-Луиза Савойская
Автограф:
Награды:

Луи-Александр де Бурбон, принц де Ламбаль (фр. Louis Alexandre de Bourbon; 6 сентября 1747, Париж — 6 мая 1768, Лувесьен) — французский аристократ, сын и наследник герцога Пентьеврского, внука короля Людовика XIV. Супруг принцессы Марии-Луизы Савойской, ставшей после его смерти близкой подругой королевы Марии-Антуанетты. Принц де Ламбаль не имел детей и умер раньше своего отца.

Биография

Луи-Александр появился на свет 6 сентября 1747 года в парижской резиденции своих родителей отеле де Тулуз (сейчас там расположена штаб-квартира Банка Франции). Его отец Луи-Жан-Мари де Бурбон, герцог де Пентьевр, был единственным законным ребёнком Луи-Александра де Бурбон, самого младшего из внебрачных сыновей короля Людовика XIV и официальной фаворитки мадам Монтеспан. Его мать, Мария Тереза Фелицита д’Эсте, дочь герцога Моденского, также имела родственную связь с мадам Монтеспан, и принадлежала к Орлеанскому дому. Луи-Александр был одним из семи детей своих родителей, и единственным сыном, достигшим совершеннолетия. Родители относились к нему с особенной любовью. Всю жизнь он был известен как принц де Ламбаль.

После смерти в 3-летнем возрасте старшего брата Луи-Мари, принц де Ламбаль стал единственным наследником состояния Пентьевров, большая часть которого прежде принадлежала бездетной герцогине де Монпансье, известной как Великая Мадемуазель. Король Людовик XIV вынудил её отказаться от своих владений, которые он передал своему старшему внебрачному сыну Луи Огюсту, герцогу Мэнскому. Титул принц де Ламбаль относится к одной из сеньорий, которыми владел его отец; он не означал владение суверенным княжеством, а выполнял роль титула учтивости. Мать Луи-Александра умерла в 1754 году во время очередных родов, когда мальчику было 7 лет.

Брак

Герцог Пентьевр выбрал в невесты своему сыну принцессу Марию Терезу Луизу, родившуюся в Италии. Торжества по поводу бракосочетания молодых проходили с 17 по 27 января 1767 года в Турине (по доверенности) и в Нанжи. Сильно желая увидеть свою избранницу ещё до брачной церемонии, Луи-Александр тайно пробрался в покои Марии Терезы, переодевшись простым слугой. Он подарил невесте букет цветов от имени «своего господина». На следующий день, во время брачной церемонии принцесса была потрясена, поняв, что вчерашний слуга оказался принцем. Медовый месяц молодожёны провели в замке Нанжи. Герцог Пентьеврский выбрал Марию Терезу в жены своему сыну преимущественно из-за её признанного благочестия и красоты, поскольку надеялся таким способом покончить с распутным образом жизни принца де Ламбаль.

Спустя три месяца счастливой жизни Луи-Александр утратил интерес к своей молодой супруге и вернулся к гедонистическим похождениям. В какой-то момент Луи-Александр даже продал драгоценности супруги, чтобы рассчитаться по своим долгам.

Смерть

Прожив короткую и беспутную жизнь, Луи-Александр умер 6 мая 1768 года, спустя всего лишь шесть месяцев после своего бракосочетания. Причиной смерти стала венерическая болезнь. Принц Ламбаль скончался в Лувесьеннском замке на руках своей в высшей степени добропорядочной супруги. Принц умер не оставив потомства.

Принца де Ламбаль похоронили в семейном склепе в церкви Сен-Любен XIII века в селении Рамбуйе недалеко от любимой резиденции его отца замка Рамбуйе. В 1783 году герцог Пентьевр был вынужден продать имение Рамбуйе своему кузену, королю Людовику XVI. 25 ноября того года герцог Пентьевр перевёз 9 гробов с прахом своих родителей, графа и графини Тулузских, своей супруги, Марии Терезы д’Эсте, и шести из семи своих детей, из маленькой средневековой церквушки Рамбуйе в капеллу коллегиальной церкви Сен-Этьен в Дрё.

Отрывок, характеризующий Ламбаль, Луи-Александр де Бурбон

Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.


Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
В первый раз, как молодое иностранное лицо позволило себе делать ей упреки, она, гордо подняв свою красивую голову и вполуоборот повернувшись к нему, твердо сказала:
– Voila l'egoisme et la cruaute des hommes! Je ne m'attendais pas a autre chose. Za femme se sacrifie pour vous, elle souffre, et voila sa recompense. Quel droit avez vous, Monseigneur, de me demander compte de mes amities, de mes affections? C'est un homme qui a ete plus qu'un pere pour moi. [Вот эгоизм и жестокость мужчин! Я ничего лучшего и не ожидала. Женщина приносит себя в жертву вам; она страдает, и вот ей награда. Ваше высочество, какое имеете вы право требовать от меня отчета в моих привязанностях и дружеских чувствах? Это человек, бывший для меня больше чем отцом.]
Лицо хотело что то сказать. Элен перебила его.