Прохоров, Семён Маркович

Семён Маркович Прохоров
Место рождения:	Малоярославец, Калужская губерния, Российская империя
Место смерти:	Харьков, Советский Союз
Учёба:	Московское училище живописи, ваяния и зодчества
Стиль:	Социалистический реализм
Звания:

Семён Ма́ркович Про́хоров (30 января (11 февраля) 1873 года, Малоярославец, ныне город Калужской области, Россия — 23 июля 1948 года, Харьков) — русский и украинский советский живописец и педагог. Заслуженный деятель искусств УССР (1941).

Биография

Родился в семье ткачей. Частным образом учился у художника-реставратора. В 1895—1898 годах служил в армии. В 1898 году получил звание народного учителя.

Окончил в 1904 году Московское училище живописи, ваяния и зодчества, в 1909 — Петербуржскую академию художеств (у Ильи Репина) и П. П. Чистякова. В 1910 году учился в Италии.

В 1910—1913 годах жил в Томске, по рекомендации И. Е. Репина был допущен к руководству классами рисования и живописи Томского общества любителей художеств. Преподавал в Томском учительском институте.

С 1913 года жил в Харькове. Преподавал в Харьковском художественном училище (1913—1914).

Участник Первой мировой войны, мобилизован в 1914 году, прапорщик, участвует в боях под Варшавой и Двинском. В 1916 попадает в германский плен. В 1918 году возвращается с фронта и возобновляет работу в Харьковском художественном училище, затем — в Харьковском художественном институте (1922—1948, с 1936 — профессор)

15 июня 1944 года, к 100-летию со дня рождения Ильи Ефимовича Репина, основал Харьковскую художественную школу № 1 им. И. Е. Репина.

Среди его учеников выделяются обучавшиеся им ещё в Томске М. М. Черемных и Н. Г. Котов, а также Инна Городецкая и Виктор Савенков, А. М. Довгаль (в Харькове).

Произведения

• «Зимний этюд» (1905) — Томский областной художественный музей.
• «Осенний ковер» (1906).
• «На берегу озера» (1907) — Томский областной художественный музей.
• «Иоанн Грозный. Этюд головы» (1907) — Томский областной художественный музей.
• «Больной ребёнок» (1909).
• «Портрет Максима Горького» (1910).
• «Портрет М. Ф. Андреевой»
• «Портрет И. Л. Фуксмана»
• «От утрени»
• «Опричники»
• «Из прошлого»
• «Я нездорова»
• «Сказочник»
• «Девочка в цветах» (1911).
• «Портрет Г. Н. Потанина на реке Катуни» (1911) — Научная библиотека ТГУ.
• «Портрет В. А. Федоровой» (1912) — Томский областной художественный музей.
• Цикл «В колонии» (1915—1918)
• «Жницы» (1922—1923).
• «На Днепрострое» (1929).
• «Выступление С. Орджоникидзе в рабочем клубе» (1937).
• «Возвращение демобилизованного воина» (1947).

Литература

• Прохоров С. М. Каталог. — 1950.
• Митці України: Біографічний довідник. — К., 1997. — С. 493.
• Тюрина И. П. С. М. Прохоров — продолжатель традиций русской художесьвенной школы

— Вестник Томского государственного педагогического университета. Выпуск 1 (29. 2002. Серия: Гуманитарные науки (Филология).— Томск, 2002

• Томск художественный: Начало XX века: К 90-летию Томского общества любителей художеств: Каталог выставки / Отв. ред. И. П. Тюрина. — Томск, 2002.— С. 22-23.

Хроника художественной жизни Томска. 1909—1919 гг.: К 90—летию томского общества любителей художеств: (По материалам газеты «Сибирская жизнь».— Томск, 2000. С. 137.

Ссылки

• [irbis.asu.ru/docs/altai/celebr/art_l.html Деятели художественной культуры Алтая]
• [kharkov.vbelous.net/artists/prokhor.htm Художники Харьковщины. Прохоров]

Отрывок, характеризующий Прохоров, Семён Маркович

– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.